Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Яд и пламя, – пробормотал травник, отступая и заново оглядывая древо от корней до кроны. – Так ты хочешь сказать, что ты и есть тот самый ясень? – Ответа не последовало. – Спятить можно… Ладно. – Он взял себя в руки. – А если я скажу, что я тоже воин? Ты отворишь мне дверь?

– Ты – нет, – ответствовал древень. – Ты есть сын человеческий. Такие приходили… редко… но я помню. Каждый раз я с ними говорил. И лишь немногие… могли понять.

– Ты есть зело надутый, старый, выживший из ума деревянный болван, – с толком, с чувством, с расстановкой произнёс Жуга. – Твой замок разваливается, твой родник давно пересох, а в твоей «завесе» сотня дыр и брешей! Тысяча, яд и пламя, если эльф без всяческих препятствий шастает туда-сюда, а молодой дракон проносит седоков и груз. Что говорить о настоящих врагах, буде они объявятся? Ты даже с погодой не справляешься. Я могу прорвать твою завесу, эту как бишь её… Фет Фиаду? – в любой момент. Что нужно, чтобы ты открыл мне путь по доброй воле? Тебя связывает договор? Отлично! Давай заключим новый договор между тобой и мной. Какая тебе разница? Старые хозяева давно ушли. Так выпусти меня, пока я не поджёг тебя к чертям вместе с твоим замком!

Дерево умолкло, словно бы оценивая угрозу.

– Самонадеянно. Отважно. Глупо. Но всё равно я не могу. Это… сильнее меня.

– Сколько мне ещё ждать?

– Нисколько, – после долгого затишья вымолвило дерево. – Коли так… ты волен. Уходи. Но снять завесу не имею прав я.

Травник поколебался.

– Я потеряю память? – спросил он.

– Такова уговорённость. Если ты называешь этот жалкий отрезок времени памятью.

– Для меня этот «жалкий отрезок» – целая жизнь, древень, – резко сказал Жуга. – Ты назвал меня подёнкой, но я, хоть и живу быстрее, ценю своё время не меньше, чем ты. Что мне толку рваться наружу, если я всё забуду? Мне наскучил этот разговор. Мне холодно, я устал, я хочу есть. Если тебе хочется болтать о семечках, саженцах и твоём никчёмном старом долге, я вернусь завтра днём и с охотою тебя послушаю, всё равно делать мне больше нечего. Но только если никто не придёт меня навестить. Иначе не приду. Прощай.

Сказавши так, Жуга развернулся и решительно направился вниз по тропе.

По ветвям пронеслось шевеление.

– Постой… – раздалось ему вдогон. – Воистину ты негодящий диспутант… Как… ты сказал… тебя зовут?

– Люди называют меня – Жуга, – ответил травник, остановился и обернулся. – Реже – Лис, – прибавил он. – Если где и звали по-другому, я про то давно забыл.

Последовала пауза: вековечный древень усиленно думал.

– А… не… люди?

Травник усмехнулся.

– Обычно они называют меня просто «человек».

Дерево опять умолкло.

– Я… слыхал… о тебе, – произнесло оно наконец с некоторой, как показалось травнику, задумчивостью.

– Да неужто? – то ли в шутку, то ли всерьёз изумился Жуга. – Каким образом?

– Я… могу заглядывать… в ваш мир.

– И много ты там видишь?

Дерево помедлило.

– Достаточно.

Травник встал и размял затёкшие ноги.

– Может, ты что-то хочешь? Что я должен сделать, чтобы ты мне помог? Принести тебе в жертву глаз? Проткнуть себя копьём и провисеть на тебе семь дней?

Словно в ответ, налетел ветер, тронул крону дерева, рыжим хвостом взметнул волосы травника. Небо посерело. Ещё минута – и по земле зашлёпали первые капли дождя, сбивая в катышки сухие серые песчинки. Дерево и человек смотрели друг на друга.

– Я могу… пойти на уступки. Хотя это… не в моих свойствах.

Шли минуты. Травник начал колебаться – не уйти ли, но любопытство взяло верх.

– Там мои друзья, дерево, – с нажимом сказал он. – И мои враги. И ученики. Я нужен им. Может статься, если я просижу тут ещё немного, случится беда. Что ты видишь там, дерево? Ты можешь мне сказать?

– Хуум… – задумался древень почти сразу. – Однако… Я не ведаю, кого ты именуешь другом, кого – врагом. Человеки труднопонимаемы… В числе твоих учеников… могут быть враги?

Вопрос застал травника врасплох, Жуга серьёзно озадачился.

– Теперь, когда ты сказал, – признал он, – я полагаю это возможным. Яд и пламя! Даже более – теперь я думаю, что среди моих врагов у меня могут появиться ученики ! Однако хватит. К делу, древень. Что ты видишь там? Мои друзья в опасности?

– И истинно, и ложно. Женщина является твоей другом?

– Подругой… – рассеянно поправил его травник, но тут же спохватился: – Постой, постой… Какая женщина?

– Обе, – туманно отозвался древень.

– Что? – Травник вскинулся и бегом вернулся на вершину холма. – Что значит «обе»? Яд и пламя… – Он схватил волосы в горсть и заоглядывался. – Нет, я больше так не могу… Пусть всё идёт к чертям, мне надо быть там, слышишь? Ты же должен понимать, как это важно для меня! Я не лазутчик и не вор. Что ты за страж, если не можешь отличить? Что ты там говорил об уступках?

– Хуум. Я…

– Я согласен! Открой мне границу.

– Кричательный и бестолковый, – вслух посетовало дерево, – как и все человеки. Даже не выслушал. Хуум… Ты по-всякому решил уйти?

Травник не ответил – он уже хлопал себя по карманам, проверяя имущество.

– Так… – бормотал он. – Меч… леший с ним, подыщу другой. Еды не надо… травы… тоже леший с ними, с травами… Что? – он обернулся.

– Я вижу, мне тебя не убедить. Будь так! Хуум… Ты выбрал цену. Я открою Дверь. И даже… снаряжу тебя в дорогу.

– И на том спасибо, – бормотнул Жуга.

– Возьми моей коры… она не так тверда и каменнообразна, как на башнях. Ты охоч до трав и сможешь… распознать её достоинства.

Жуга кивнул, извлёк нож и подступил к стволу. Приставил лезвие.

– Где резать? – вопросил он.

– Здесь и режь.

Кусок коры размером с две ладони перекочевал за пазуху к травнику. Было видно, как в месте надреза заструился тягучий млечный сок, своею густотой подобный мёду.

– Благодарю тебя, – с чувством сказал Жуга. Кора под рубахой легонько царапала кожу. – А теперь…

– Погоди… ещё не всё, – остановило его дерево.

В ветвях послышался негромкий треск. Жуга попятился, боясь, что сверху его стукнут чем-нибудь тяжёлым, но опасения оказались напрасны: это была боковая ветвь, которая легко и гибко опустилась вниз. Зависла. Замерла. Один отросток отделился. Через миг к подножию дерева со стуком повалился шест, точней, жердина – тонкая, прямая и вполне пригодная, чтобы служить посохом.

Ветка поднялась обратно.

– Дорожный посох, – молвил древень, – вырезают из дерева, из клёна, ясеня или дуба. Не должно страшиться такое изделие ни трав хмельных, ни каменьев грубых, ни собачьего лая, ни крапивы в овраге, ни взглядов шумливых, ни суши, ни влаги, ни дверей молчаливых. Бери мой палец. Ты сражаешься и бегаешь, но иногда бываешь хром… я видел. Тебе, словно молодому саженцу, потребен колышек для опоры.