Ники Пау Прето - Корона из перьев [litres]

Вероника облегченно вошла под сень Гнезда, где стояли ящики с бинтами, еда и бочки с водой для возвращающихся фениксов и их соузников.

Их ждал Эрскен и вместе с ним – Воробейка.

Девочка рыдала.

В сложенных чашечкой ладонях она держала Чирика: его мягкие коричневые перышки пятнала кровь. Неподвижный, он поджал лапки к застывшему круглому тельцу. Зрелище напомнило Веронике, как она сама лишилась Ксепиры, а пульсирующие волны опустошенности, исходящие от Воробейки, смешивались с ее собственными болезненными воспоминаниями.

Эрскен посмотрел на нее большими нежными глазами, но девочка уткнулась в павшего друга. Она не видела его, но ее поза и слезы говорили сами за себя.

Скорбь Воробейки напоминала тихую бурю, но когда Эрскен попытался забрать мертвую птичку, она чуть не набросилась на него.

Вероника поспешила вмешаться: ободряюще похлопав Эрскена по руке, взяла Воробейку за плечо и отвела к ящику, где они и присели.

– Воробейка, это я, – шепнула Вероника. – Помнишь? Это…

– Вероника? – вскинула голову Воробейка.

– Да, – стараясь говорить шепотом, ответила Вероника, хотя их разговора никто не мог слышать. – Да, это я.

Воробейка наклонила голову вбок и громко шмыгнула носом:

– Не слышала тебя. Больше не носишь цацки и бусины, не гремишь. – Вероника провела рукой по замызганным и «притихшим» волосам. – И больше нет Чирика, я не… не…

Ее голос задрожал, и она снова сморщилась, когда свежие слезы потекли по грязным щекам.

У Вероники самой поплыло перед глазами, но она сморгнула слезы и обняла Воробейку за плечи, прижала к себе.

– Знаю, – тихо проговорила она. – Очень, очень тебе соболезную.

Вероника никак не могла отделаться от чувства вины: это ведь она придумала выпустить зверей и птиц в бой. Это из-за нее Чирик погиб.

Она вспомнила, как первый раз увидела мертвое животное: мышку, что последовала за ней по оживленной улице Аура-Новы, затоптали. Вероника винила себя, но майора и слышать ничего не хотела.

– Поступая так, ты у них кое-что отнимаешь, – сказала она строго, но с любовью, мудро. – Как будто бедное животное само за себя не думало. Разве ты приказала следовать за тобой? Разве ты отняла у него свободную волю?

Вероника перестала плакать и мотнула головой.

– Нет. А значит, этот малый сам за себя решил, и надо ему отдать должное.

Они завернули мышонка в самый красивый платок, какой был у Вероники, и положили в очаг – на погребальный костер истинного воина, как сказала майора. Вошла Вал и спросила, чем это они заняты, а узнав, усмехнулась и снова ушла. Однако Вероника с бабушкой скорбели, пока не прогорело последнее поленце.

Потом Вероника задумалась: как бы она себя чувствовала, если бы и правда, по примеру той же Вал, приказала зверьку следовать за ней. Такой власти она не хотела и поклялась никогда не лишать зверей свободной воли.

Нет, сказала себе Вероника и сделала глубокий вдох, пытаясь сохранить рассудочность посреди смерти и разрушения. Чирик бился потому, что любил Воробейку, как и остальные звери любили хозяев, что кормили их и заботились о них. Она не станет приписывать себе их храбрость, но воздаст им последние почести.

Их жертва помогла ей, Воробейке и всем выжившим продержаться.

– Да просто, – икнула и утерла нос тыльной стороной ладони Воробейка. – Просто у меня нет… не было друзей, кроме Чирика, на всем белом свете.

Ее маленькую фигурку сотрясали беззвучные всхлипы, и Вероника крепче обняла ее.

– Чирик был особенным другом, храбрым, как феникс, но не последним. А как же я?

Воробейка подняла на нее большие заплаканные глаза:

– Мы – друзья?

– Ну конечно, – запросто ответила Вероника, словно ни в чем так не разбиралась, как в дружбе, а первый друг не появился у нее лишь недавно. Приятно было думать, что теперь будет еще один. Вероника улыбнулась, хоть и знала, что Воробейка этого не увидит. Ну, может, хотя бы почувствует.

Девочка просияла:

– Ты Чирику очень нравилась… – как ни в чем не бывало заявила она, словно его мнения было для нее достаточно.

– Вот и славно. Мне он тоже нравился.

Заметив, как Эрскен кого-то высматривает среди фениксов, Вероника сказала, что у нее есть дело, и ушла. Воробейка же улеглась набок, прижав к груди Чирика, и, успокоившись, закрыла глаза.

Вероника отвела Эрскена в сторонку и сообщила новости о Ксо и Ксатаре.

– Ксо погибла, защищая ворота поселка. Из луков застрелили. Потом Ксатара улетела.

– А… понимаю, – угрюмо произнес Эрскен, откашлявшись. – Пошлю людей отыскать тело Ксо. Может, еще не поздно… – он умолк ненадолго. – Сожжем ее, вместе с другими павшими воинами.

Он взглянул на Воробейку, на Чирика у нее под боком, на мертвых собак, кошек и голубей, сложенных на массивном выступе в виде статуи феникса. В крепости так же складывали тела людей – павших воинов, как назвал их Эрскен. Присмотреться, поискать знакомые лица Вероника заставить себя не сумела.

Она знала, стоит быть благодарной, что лишь чудом так много защитников пережило эту ночь, когда все шансы были против них, но почему-то ощущала почти одну горечь.

И пока остальные занимались своими соузниками или помогали раненым, Вероника протолкалась через пернатую толпу к Ксепире и крепко обняла ее. Гордая за свою питомицу, она поражалась ее отваге, тому, как хорошо она влилась в стаю. Самцы присматривались к ней как к новенькой, а после сегодняшнего сражения приняли как свою. Оставалось надеяться, что и обращаться с ней будут как и с ними.

Пока Ксепира пила, Вероника взяла несколько узелков из листьев, в которые были завернуты свежие фрукты: половину оставила Ксепире, вторую отнесла Рексу – тот сидел на внешнем карнизе, подальше от суеты. Упрямый, он держался особняком, хотя выглядел сейчас таким маленьким и одиноким, покинутым.

Не успела Вероника приблизиться к нему, как над головой у нее промелькнула тень – и рядом с Рексом опустилась Ксепира.

Рекс чуть нахохлился, но Ксепира держалась от него на некотором расстоянии: покачивала головой, присматриваясь. Наверное, ощутила в нем какой-то отголосок необычной связи между Вероникой и Тристаном.

Пошуршав здоровым крылом и распушив перья, Рекс вроде как успокоился, и Ксепира приняла это как приглашение подвинуться ближе. Она что-то принесла в клюве и, оказавшись совсем близко к Рексу, опустила на пол перед ним фрукты, что оставила Вероника.

Рекс провел золотистым клювом по узелкам из листьев, раскрыл их и склевал содержимое. Вероника взглянула на собственное угощение и, поняв, что оно теперь без надобности, широко улыбнулась.

Через узы она ощущала сострадание Ксепиры, и от него сделалось тепло на душе.

«Присмотришь за ним?» – мысленно спросила она у Ксепиры, взглянув на перевязанное крыло Рекса. Тугая повязка была чистой, да и наложили-то ее затем, чтобы он лишний раз не шевелил крылом, не мешал заживлению. Скоро поправится.