Ники Пау Прето - Корона из перьев [litres]

В кои-то веки тут царила тишина. Печи, освещавшие сводчатый потолок, в огне которых и готовили пищу, горели жарко, но десяток или около того помощников-поваров занимались сейчас другими делами. У Морры кипело что-то в больших чанах, на столе были разложены пучки сушеных трав и разномастные склянки.

Пахло лекарствами. Должно быть, Морра готовила лечебные отвары или снотворные зелья для раненых.

При виде Вероники Морра изможденно улыбнулась. Отложила деревянную ложку, которой помешивала варево, и, утерев руки о фартук, хромая, подошла к Веронике, тепло обняла ее.

Усадив Веронику на стул, взяла ее за плечи и внимательно осмотрела: не ранена ли.

– Цел, – сказала она наконец, обращаясь не то к себе, не то к Веронике, и оперлась о стол. – Ты будто призрака увидел… Неудивительно, это же твоя первая битва. Зато сам цел. – Она присмотрелась к лицу Вероники. – Так ведь, Ник?

А все ли с ней хорошо? Вероника сама не знала, но все равно кивнула, пытаясь придумать, что бы сказать, лишь бы успокоить кухарку.

Морра, хромая, сходила за кружкой чая для Вероники. Пах напиток сладким-сладким медом и пятнистыми травами. С каждым крохотным глоточком в голове прояснялось.

– Морра… помнишь, ты рассказывала, как искала воскрешенных после Войны крови? Что именно ты делала?

Рассказы о Милосердных не шли у Вероники из головы – она сама не понимала почему. До сих пор. Когда Морра сказала, что умела находить любого, ей это показалось неуклюжей фразой: как будто она говорила даже не о фениксах, а о людях.

Морра нахмурилась, потом подтащила стул и уселась рядом с Вероникой. Задумчиво почесала подбородок.

– Фениксы перерождаются. Это тебе известно. Но если феникс связан узами с человеком, то и человек может переродиться.

Вероника вытаращилась на Морру. Казалось бы, надо прийти в недоумение, поразиться, но после того, что показала Вал…

– Это сложная магия, – продолжала Морра, – и со времен Первых наездников такое случалось считаное число раз. Требуется уйма магической силы, узы, которые не пошатнуть ни страху, ни смерти. Но если все сделано верно, то, пав славной воинской смертью, пара возрождается из пепла.

Вероника сжимала кружку в дрожащих руках, пытаясь усвоить эту мысль. Фениксы – магические птицы, об их воскрешениях много писали – да и ее собственная соузница вернулась из мертвых. Но в то, что воскреснуть может и человек, просто не верилось.

Точнее, не верилось бы… если бы Вероника не видела подтверждение тому собственными глазами.

Странные сны ей снились всегда, но, оглядываясь назад, Вероника поняла, что грезы о двух девочках всегда были неповторимы. Прочие люди и места, что снились ей неделями, уходили потом безвозвратно, но девочки возвращались.

Вероника-то думала, что это просто упрямые воспоминания, приставшие к разуму, и возвращаются в минуты сильной усталости. Может, потому, что озадачивали ее: такие детальные и в то же время никак не связанные с ее жизнью. Ей и в голову не приходило оглянуться и поискать ответы в реальном мире.

Взглянуть на Вал, спавшую под боком.

Только сейчас до Вероники дошло, что девочки не снились ей по пути в Гнездо и пока она тренировалась с Тристаном – пусть даже ее осаждали другие, обычные сны. Зато в ночь солнцестояния, когда в крепости появилась Вал, ей приснилась смерть короля.

Вероника мысленно переворошила все навеянные тенемагией сны, какие могла припомнить, – те, в которых видела двух сестер. Из последнего видения она поняла, что это Авалькира и Ферония. Вероника видела, как они занимаются вместе, гуляют, бегают и играют. Видела, как при них на смертном одре скончался отец – в присутствии имперской знати, того же коммандера Кассиана.

И еще она видела, как все их попытки прийти к миру и согласию пропали даром, ввергнув их в Последнее сражение Войны крови. Что там Вал говорила, перед тем как оставить ее на дне Гнезда?

«Тогда, ради твоего же блага, Вероника, надеюсь, что сторону ты выбрала верную».

Стороны… Значит, так Вал все видит? Раз Вероника не с ней, то против нее? Неужели Вал до сих пор ведет Войну крови или пытается развязать новую?

Вероника заметила, как пристально смотрит на нее Морра.

– Случилось что? – хмурясь, спросила кухарка. – Дело ведь не в Тристане? Не в ком-то из наездников? Кассиан сказал, что вернулись все.

– Тристан жив. Все… – Что ж, нельзя сказать, что все хорошо, но Морра и сама уже знала. – Ничего. Я просто…

– Когда кругом столько смертей, мысли о перерождении и воскрешении сами лезут в голову, – чуть успокоившись, сказала Морра, хотя поведение Вероники тревожить ее не перестало.

Не успела она сказать еще что-то, как в комнату шумно вошли несколько человек в поисках мазей и травяного чая. Морра встала, чтобы помочь им, и Вероника тихонько улизнула из кухни.

Она предлагала помощь всем, кому могла: помощникам целительницы, заглянувшим к Морре за лекарствами, строителям и рабочим, тушившим огонь и разбиравшим завалы, а еще стражникам, вновь заступившим на посты и следившим, не приближается ли новая волна захватчиков. Впрочем, никому помощь не требовалась. Джана, с рукой на перевязи, с головы до пят покрытая пеплом и грязью, и та настаивала, что все у нее хорошо. Веронику все уговаривали прилечь, отдохнуть – пока есть время, восстановить силы.

Как будто ее мир только что не перевернулся верх дном.

Идти было некуда, делать – нечего, и Вероника решила: попытка не пытка. В бараках было тихо, слышалось только мерное сопение тех, кто все же сумел заснуть. Так даже было правильно: отправить часть людей отдыхать, чтобы потом они сменили тех, кто сейчас трудится.

Вероника легла в гамак и, медленно покачиваясь в нем, нащупала в кармане браслет из волос. Когда она достала его, что-то со звоном упало на пол и откатилось в сторону.

Вероника мягко соскочила на землю и заметила крупную золотую бусину, вплетенную в рыжую косу.

Дрожащими руками подняла с пола волосы, которые некогда принадлежали Вал. И откуда они у нее в кармане? Вероника вспомнила, как проснулась в комнате наедине с Вал – после того, как упала в обморок возле брачного вольера. Подсунуть ей косу с бусиной было несложно.

Выглядело украшение знакомо, хотя прежде Вероника к нему не присматривалась. Да, расчесывала сестру Вероника, но к украшениям сестра была особенно требовательна, сама всегда вплетала их. Вероника считала, что бусина – подделка, просто деревяшка или камень, крашенный под золото. Однако она оказалась тяжелая… да и не бусина то была вовсе, а перстень.

Плотно сжав его в кулаке, Вероника забралась обратно в гамак и, аккуратно расплетя волосы, подставила под льющийся в окошко свет.

Кольцо было толстое, хотя на палец скользнуло легко. Плоская лицевая сторона выглядела просто и без изысков: эмблема, нечто вроде герба.