Рейчел Хартман - Серафина [litres]

Это была золотая монета, древняя. Я узнала на лицевой стороне королеву или, в любом случае, ее символику. Пау-Хеноа, герой-мошенник, танцевал на обратной стороне монетки.

– Датируется правлением Белондвег? – спросила я. Она была первой королевой Горедда, почти тысячу лет назад. – Где кто-то может найти такую монету? И не говори мне, что городские попрошайки раздают их всем, потому что у меня такой нет. – Я отдала монетку Орме.

Орма потер ее между пальцами.

– Ребенок был простым посланником. Неважным. Монета от моего отца.

Холодок пробежал по моей спине. Подавляя все мысли о своей матери – я даже не смела часто думать об Орме как о своем дяде, чтобы не забыться и не назвать его так, – я привыкла подавлять все мысли о своей большой драконьей семье. – Откуда ты знаешь?

Он поднял бровь:

– Я знаю все монеты своего отца.

– Я думала, это незаконно.

– Даже я старше этого закона. Я помню груду сокровищ с детства, каждую монетку и кубок. – Его взгляд снова стал пустым, и он облизнул губы, словно скучал по вкусу золота. Орма отмахнулся от этого и, нахмурившись, взглянул на меня. – Моему отцу пришлось сдаться, конечно, хотя он сопротивлялся долгие годы. Ардмагар позволял ему это до бесчестия твоей матери, запятнавшего нас всех.

Орма редко говорил о моей матери. Я поняла, что задержала дыхание. Он сказал:

– Когда Линн связалась с Клодом и отказалась возвращаться домой, Цензоры отправили всю нашу семью на проверку ментального здоровья. Моя мать покончила с собой от стыда, подтвердив второй случай неопровержимого безумия в семье.

– Я помню, – хрипло сказала я.

Он продолжил.

– Ты также помнишь, что мой отец был выдающимся генералом. Он не всегда соглашался с Ардмагаром Комонотом, но его верность и великолепная карьера были вне сомнений. После того как Линн… – Он замолк, словно не мог сказать «влюбилась». Об этом было слишком страшно думать. – Внезапно наш отец попал под наблюдение, все его действия проверялись, все высказывания разбирали на части. Неожиданно они перестали закрывать глаза на груду его сокровищ и периодические протесты.

– Он сбежал перед судом, не так ли? – спросила я.

Орма кивнул, он смотрел на монету.

– Комонот изгнал его. С тех пор его никто не видел. Его все еще ищут за провокацию протестов против реформ Ардмагара.

Его отрешенное выражение лица разбивало мое сердце, но, как человек, я ничего не могла сделать, чтобы помочь ему.

– Так что означает эта монета? – спросила я.

Орма посмотрел на меня поверх очков, словно это был самый глупый вопрос, когда-либо заданный.

– Он в Горедде. В этом можешь не сомневаться.

– Разве его сокровища не были конфискованы в пользу сокровищницы Высшего Кера?

Он пожал плечами:

– Кто знает, что этот хитрый саар смог забрать с собой.

– Никто другой не мог ее послать? Совет Цензоров, чтобы проверить твою реакцию?

Орма пождал губы и резко покачал головой:

– Нет. Это был наш знак, когда я был еще ребенком. Это та самая монета. Она напоминала мне о хорошем поведении в школе. «Не позорь нас. Помни о семье» – вот что она значила.

– Что она может означать сейчас?

Его лицо словно осунулось еще сильнее. Фальшивая борода плохо сидела на нем, или он даже не постарался поправить ее. Орма ответил:

– Я думаю, что Имланн тоже был на похоронах, и он считает, что я его узнал, хотя это не так. Он предупреждает меня не вставать на его пути, притвориться, что я не узнаю его саарантраса, когда увижу, и позволить ему сделать то, чего требует честь.

Я сложила руки на груди. Внезапно комната показалась холоднее.

– Сделать что? И важнее: с кем? С человеком, за которого вышла его дочь? С их ребенком?

Карие глаза Ормы расширились за очками.

– Такое мне в голову не приходило. Нет. Не бойся за себя, он считает, что Линн умерла бездетной.

– А мой отец?

– Он никогда не позволял произносить имя твоего отца в своем присутствии. Само существование твоего отца нарушает ард и яро отрицается всеми.

Орма убрал ворсинку с шерстяных штанов. Под ними он носил пару шелковых, иначе чесался бы, как мучимая блохами собака.

– Кто знает, над чем Имланн раздумывал эти шестнадцать лет? – Он не собирается подчиняться закону или держать свои человеческие эмоции под контролем. Даже мне – а за мной постоянно следят, и я подчиняюсь закону, насколько могу, – трудно не терять форму. Раньше границы безумия были намного четче, чем сейчас.

– Если ты считаешь, что он пришел не за папой и мной, то зачем? Для чего он объявился?

– Визит Комонота так близок… – Он снова посмотрел поверх очков.

– Убийство? – Он выдвигал смелые предположения или я? – Думаешь, он строит заговор против Ардмагара?

– Думаю, было бы глупо закрыть глаза, считая, что это не так.

– Ну, тогда тебе нужно рассказать об этом принцу Люсиану и страже.

– О. Вот и оно. – Он откинулся назад и постучал ребром монетки по зубам. – Не могу. Я – так вы говорите? – между двух огней? Я слишком пристрастен. И не уверен, что смогу не руководствоваться эмоциями, принимая решение.

Я снова внимательно всмотрелась в его лицо, в морщинку между бровями. Он явно с чем-то боролся.

– Ты не хочешь сдавать его, потому что он твой отец?

Орма закатил глаза, глядя на меня, и белки вспыхнули, словно у перепуганного животного.

– Совсем наоборот. Я хочу натравить на него стражу, хочу, чтобы состоялся суд, хочу, чтобы его повесили. И не потому, что он вероятная угроза Ардмагару, – к тому же, может быть, ты и права, может быть, он не является угрозой, – а потому, что в действительности я… ненавижу его.

Как ни абсурдно, моей первой реакцией был возникший узел ревности, словно кулак в животе, ведь он не только чувствовал что-то, а чувствовал это не ко мне. Я напомнила себе, что мы говорили о ненависти. Я бы не могла предпочесть это его дружелюбному безразличию, не так ли?

– Ненависть – это серьезно. Уверен?

Он кивнул, наконец позволяя всем эмоциям проявиться на своем лице дольше, чем на долю секунды. Он выглядел ужасно.

– Как давно ты это чувствуешь? – спросила я.

Орма безнадежно пожал плечами:

– Линн не просто была моей сестрой, она была моим учителем.

Орма часто говорил мне, что у драконов не было более уважительного слова, чем «учитель». Учителей почитали больше родителей, супругов и даже самого Ардмагара.

– Когда она умерла и позор лег на нашу семью, – сказал он, – я не мог отказаться от нее так, как сделал мой отец – как все мы должны были сделать, к удовольствию Ардмагара. Мы подрались, он укусил меня…

– Укусил тебя?

– Мы драконы, Фина. Когда ты тогда видела меня… – Он сделал пространный жест, словно не хотел произносить это вслух, словно я видела его голым – что, честно говоря, технически правда. – Я сложил крылья, так что ты, скорее всего, не заметила повреждений на левом крыле, где когда-то была сломана кость.