Рейчел Хартман - Серафина [litres]

Три дня. Я гадала, чувствовали ли сыновья Огдо, что им не хватает времени. Трудно ли призвать народ к бунту? Достаточно ли у них факелов и черных перьев? Достаточно бешеных ораторов?

Я повернула обратно к собору Святой Гобайт, с любопытством думая о протеже Виридиуса. Он, несомненно, изготовил интересные часы.

Я почувствовала мегагармониум до того, как услышала его, через подошвы обуви, через саму улицу, ощущая его не как звук, а как вибрацию и странный, подавляющий вес воздуха. Оказавшись ближе к собору, я поняла, что звук был, но его трудно услышать. Я стояла на пороге северного трансепта, положив руку на колонну, и прочувствовала звук мегагармониума до самых костей.

Он был очень громким. Я еще не ощущала себя достаточно подкованной, чтобы высказать более профессиональное мнение.

Я открыла дверь в северный трансепт. Музыка чуть не отправила меня обратно. Весь собор наполнился звуком, каждая его трещина, словно звук был плотной массой, не оставляющей места для воздуха, никакого пути через него. Я не смогла зайти, пока мои уши не приспособились, что, как ни странно, они сделали быстро.

Как только я перестала бояться, меня охватило восхищение. Здание звенело от моей жалкой флейты, тот тонкий звук поднимался, как дым от свечи. Этот был пожаром.

Я пробралась к Золотому Дому на большом перекрестке, с трудом преодолевая волны звука, а потом направилась к южному трансепту. Теперь я видела, что у инструмента было четыре клавиатуры для рук, сияющих, словно ряды зубов, и одна большая для ног. Сверху, вокруг и позади ровными рядами стояли трубы, как крепкий частокол. Это напоминало неестественное дитя волынки и… дракона.

Огромный мужчина в черном занимал все место на скамейке. Его ноги вытанцовывали джигу [20] Джига ( итал . giga; англ . jig) – быстрый старинный танец, зафиксированный в XVI в. на британских островах, впоследствии приобретший комический характер. Была распространена среди моряков. В настоящее время джига является одной из основных мелодий исполнения ирландских и шотландских танцев. бассо остинато [21] Бассо остинато ( итал . basso ostinato, букв . – «упорный бас») – в многоголосной музыке повторяющаяся в нижнем голосе мелодико-ритмическая фигура, на фоне которой обновляются верхние голоса. , а широкие плечи позволяли ему вытягивать руки, как скальной обезьяне Зибу. Я не была коротышкой, но не смогла бы растянуться в стольких направлениях одновременно, не повредив чего-нибудь.

На пюпитре не было нот, для этого чудовища точно еще никто не писал музыку. Была ли эта какофония его собственным сочинением? Я подозревала, что так оно и есть. Это было гениально, как гроза над вересковой пустошью или бушующий ливень, если сила природы может быть гениальной.

Я судила слишком поспешно. Чем дольше я прислушивалась, тем глубже вникала в структуру произведения. Громкость и насыщенность отвлекали меня от самой мелодии, хрупкой вещи, почти застенчивой. Окружающая ее помпезность оказалась просто ширмой.

Он отпустил последний аккорд, словно булыжник из требушета [22] Требушет (от фр . trébuchet – «весы с коромыслом») – средневековая метательная машина гравитационного действия для осады городов. На Руси подобные камнемёты назывались пороками. . Группа монахов, спрятавшаяся в ближайших часовнях, как робкие мыши, выбралась оттуда и обратилась к исполнителю шепотом:

– Очень мило. Рады, что работает. Хватит проверять. Сейчас у нас будет служба.

– А можно сыграть во время службы, да? – спросил большой мужчина с сильным самсамийским акцентом. Его голова с коротко остриженными, светлыми волосами смиренно склонилась.

– Нет. Нет. Нет, – отрицание эхом разнеслось по трансепту. Плечи мужчины опустились. Даже со спины казалось, что ему разбили сердце. Моя жалость удивила меня.

Это точно был золотой мальчик Виридиуса, Ларс. Он придумал впечатляющую машину, заняв всю часовню клавишами, тубами и мехами. Я гадала, какого святого прогнали, чтобы освободить для него место.

Мне стоило поприветствовать его. Я ощутила его человечность, сердечную игру. Мы были друзьями, просто он еще об этом не знал. Я ступила вперед и прочистила горло. Он повернулся и взглянул на меня.

Его второй подбородок, круглые щеки и серые глаза поразили меня так, что я не смогла произнести ни слова. Это был Громоглас, который играл, пел йодль [23]и строил беседки в моем мысленном саду.

– Привет, – спокойно сказала я, а мое сердце билось в возбуждении и чистом ужасе. Все ли гротески, целая чудна́я диаспора полудраконов, появятся в моей жизни один за другим? Замечу ли я Гаргойеллу, суетящуюся на углу улицы, и Зяблика на дворцовой кухне, поворачивающего вертела? Возможно, мне и не придется искать их.

Громоглас поздоровался с самсамийской простотой и сказал:

– Нас не представлять, граусляйн.

Я пожала его огромную руку:

– Меня зовут Серафина, я новая ассистентка Виридиуса.

Он живо закивал:

– Знаю. Меня звать Ларс.

Ларс. Он говорил на гореддийском, словно его рот был полон гальки.

Мужчина поднялся со скамьи. Ларс был выше Ормы и массивнее, по крайней мере, в два с половиной раза. Он казался одновременно сильным и мягким, словно набрал такое количество мышечной массы совершенно случайно и не пытался сохранить его. Нос напоминал стрелку компаса: тот целенаправленно указывал куда-то. Сейчас Ларс направил его на хор, где монахи начали исполнять свои веселые гимны святой Гобайт и святым пчелам.

– У них служба. Возмозно, мы можем… – Он показал мимо Золотого Дома, на северный трансепт. Я последовала за ним, в туманный свет дня.

Мы направились к мосту Вулфстут. Между нами повисла неловкая пауза.

– Не хотели бы вы пообедать? – спросила я, показывая на собравшиеся кучкой повозки с едой. Он ничего не ответил, но бодро двинулся в сторону приятных запахов. Я купила нам пирожки, и мы пошли с ними к балюстраде моста.

Ларс подтянулся и с неожиданной грацией сел на балюстраду, болтая длинными ногами над рекой. Как все настоящие самсамийцы, он одевался в мрачные цвета: черный камзол, жилет и штаны. Никаких рюшей или кружев, никаких прорезей или пышных штанов. Казалось, словно он давно носит эту одежду и не может с ней расстаться.

Мужчина проглотил кусок пирога и вздохнул.

– Мне нужно быть поговорить с тобой, граусляйн . Я услышал тебя на похоронах и понял, что ты моя…

Он замолк. Я ждала с любопытством и страхом.

Над нами кружили речные чайки, в надежде, что мы уроним хоть крошку. Ларс кинул кусочки пирога в реку. Чайки нырнули и поймали их в воздухе.

– Я начну заново, – сказал он. – Ты заметила, возмозно, что интрумент мозет быть подобен голосу? Сто ты мозешь понять, кто играет на нем, просто слушая, не глядя?