Рейчел Хартман - Серафина [litres]

Я поднялась, трое стражников встали по стойке смирно. Киггзу пришлось посмотреть на меня. Я сказала:

– Принц, не хочу доставлять неудобств, но мне нужно в уборную.

Он уставился на меня так, словно не понимал. Разве в вежливом обществе туалет не называют уборной? Как бы выразилась леди Коронги? Комната печальной необходимости? От желания уйти мой голос стал неестественно высоким:

– Я не дракон. Я не могу просто отойти в лощину или пописать серой в снег. – Последнее относилось к тому, что Базинд сделал по пути домой.

Киггз быстро моргнул, словно просыпаясь, и сделал два жеста. Прежде чем я успела это осознать, один из солдат повел меня по коридору. Он, казалось, был решительно настроен сделать так, чтобы мне было как можно неудобнее: мы прошли мимо всех относительно теплых туалетов внутренней крепости и пересекли Каменный двор, через снег, направляясь прямо к солдатской уборной на южной стене. Мы прошли мимо ночных стражей, собравшихся вокруг жаровни с углем, чистящих арбалеты и громко смеющихся. Они замолкли и уставились на своего товарища, который провел меня дальше.

Мне было все равно. Я могла бы дойти до Тровебриджа. Мне просто нужно было оказаться подальше от Киггза.

Я захлопнула дверь маленькой комнаты и осторожно задвинула щеколду. Туалет пах лучше, чем я ожидала. Здесь было два отверстия, и выходили они прямо в защитный ров внизу. Я видела заснеженную землю через дыры. Оттуда дул ледяной ветер, который мог бы отморозить самый крепкий солдатский зад.

Я открыла ставни окна без рамы, чтобы впустить немного света. Встала на колени на дерево между драконьими глазами (некоторые так называют эти дыры). Я поставила локти на подоконник, опустив голову на руки, и закрыла глаза, повторяя мантру, которой Орма научил меня для успокоения разума, но одна мысль все еще жужжала вокруг меня, жаля, как шершень, снова и снова.

Я любила Люсиана Киггза.

Я издала горький смешок, потому что не могла выбрать более подходящего места, чтобы осознать это. Потом я заплакала. Какой глупой я была, что позволила себе почувствовать то, чего не должна была? Представила, что мир может быть другим, не таким, каким является на самом деле? Я была чешуйчатым дьяволом. Я могла бы доказать это, коснувшись рукой кожи под рукавом. Это никогда не изменится.

Спасибо всем святым, что у принца были принципы и невеста в качестве барьера между нами. Спасибо Небесам, что я оттолкнула его грязной ложью. Мне стоило бы радоваться таким преградам. Они спасли меня от окончательного унижения.

И все же мой разум в своей извращенности продолжал возвращаться к произошедшему после того, как улетел Имланн. На мгновение – мгновение, застывшее в моей упрямой памяти, – он тоже любил меня. Я знала это, в этом не было сомнений. Одно мгновение, каким бы скоротечным оно ни было, казалось намного большим, чем я считала себя достойной получить, и, конечно, оно оказалось слишком коротким. Мне не стоило допускать и этого. Знать, что я теряю, было еще хуже.

Я открыла глаза. Тучи разошлись, луна ярко сияла над заснеженными крышами города. Она была красивой, отчего мне стало еще больнее. Как смел мир оставаться красивым, когда я была так ужасна? Я подтянула свой внешний рукав и аккуратно развязала ленту, стягивающую рукав рубашки. Я отвернула его, открыв ночи мою серебряную чешую.

Луна светила достаточно ярко, чтобы я могла рассмотреть каждую чешуйку в узкой извивающейся полосе. Они казались крошечными по сравнению с чешуей настоящего дракона, каждая размером с ноготь, с твердыми, острыми краями.

Меня охватила ненависть. Я отчаянно хотела подавить это чувство. Словно лиса в капкане, я бы отгрызла свою ногу, чтобы сбежать. Я вытащила маленький кинжал из подола плаща и ударила себя по руке.

Кинжал отскочил, но успел ранить нежную человеческую кожу рядом с чешуей. Я сжала губы, чтобы подавить крик удивления, но мой тупой нож не прорезал кожу. В следующий раз я стала резать чешую боковой стороной клинка, что трудно было сделать тихо. Сталь соскальзывала и искрила. Я могла бы развести огонь с помощью этих искр. Я хотела сжечь весь мир.

Нет: я хотела потушить огонь. Я не могла жить, так сильно ненавидя себя.

Ужасная идея расцвела во мне, как мороз на стекле. Я сжала и разжала запястье, чтобы край чешуи приподнялся. Я сунула нож под кончик одной чешуйки. Что, если я попробую их вытащить? Они вырастут снова? Если на руке останутся шрамы, станет ли это худшим вариантом?

Я попробовала, но чешуя не поддалась. Я работала ножом медленно, вперед и назад, словно снимала шелуху с лука. Было больно, и все же… Я ощутила, как ледяной холод накрыл мое сердце, потушив огонь стыда. Я сжала зубы и попыталась сильнее. Уголок отошел. Я согнулась от боли и резко втянула ледяной воздух сквозь зубы. Я снова ощутила мороз в себе, и он стал облегчением. Я не могла испытывать ненависть, когда моя рука так болела. Я крепко зажмурилась и потянула последний раз.

Мой крик заполнил крошечную комнатку. Я, плача, прижала к себе руку. Темная кровь заполнила место, где раньше была чешуйка. Теперь она сияла на конце моего ножа. Я скинула ее в дыру уборной. Она блеснула в последний раз.

На одной моей руке было две сотни чешуек. Я не могла этого сделать.

Орма однажды сказал мне, что, когда драконы только научились принимать человеческую форму, века назад, некоторые были склонны вредить себе, разрывая плоть зубами, потому что оказались не готовы к человеческим эмоциям. Им легче было бы пережить физическую боль, чем умственные муки. Это одна из многих причин, по которой они так сдерживали свои человеческие эмоции.

Если бы я только могла так поступить. Это не помогало.

Солдаты начали стучать в двери в ответ на мой крик. Как долго я пробыла тут? Меня настиг холод: я поежилась, убрав нож и обернув свое кровавое запястье лентой от рубашки. Я собрала все свое чувство достоинства и открыла дверь.

Мой стражник грозно смотрел на меня из-под забрала шлема.

– Королева Лавонда и Ардмагар Комонот проснулись и ждут вас, – рявкнул он. – Святой Маша и святой Даан, что вы там делали?

– Женские дела, – сказала я, заметив, как он отшатнулся при упоминании того, что нельзя упоминать.

Даже моя человеческая сторона пугала людей. Я проскользнула мимо него, испытывая ненависть к этому факту. Где-то в моем сердце все еще горело пламя.

К моему прибытию Киггз уже вкратце рассказал обо всем королеве и Комоноту и отправился в постель. Его отсутствие было словно ударом в живот.

Кабинет королевы напоминал мне отцовский, хотя здесь было меньше книг и больше античных статуй. Королева сидела за широким столом, именно там, где расположился бы мой отец. Ардмагар Комонот занял подобный трону стул у окна. Позади него небо начинало розоветь. Они оба прибыли с охраной, вставшей вдоль стен, словно защищающей книги от наших загребущих рук. Нам, троим преступникам, не предложили сесть.