Рейчел Хартман - Серафина [litres]

– Вы меня не любите, – прямо ответила я.

– Но, может, на мгновение любил? Нет?

– Нет.

Он полностью вытащил руку из рукава. Она появилась из воротника гупелянда и почесала его обвисший подбородок. Я уставилась, пораженная таким маневром. Он сказал:

– Любовь требует экстремальной корректировки. Это то эмоциональное состояние, насчет которого мы больше всего настраиваем наших учеников. Оно представляет настоящую опасность саару, потому что, видишь ли, наши ученые, влюбившись, не хотят возвращаться. Они больше не хотят быть драконами.

– Как моя мать, – сказала я, сложив скрещенные руки на груди.

– Именно! – воскликнул он, не понимая, что я могу обидеться на его тон. – Мое государство запретило любую гиперэмоциональность, и особенно любовь, и мы поступили правильно. Но, будучи здесь, будучи этим, мне любопытно испытать все, сразу же. Они очистят мой разум, когда я вернусь домой – я не потеряюсь в чувствах, – но я хочу измерить эту опасность, уставиться прямо в страшную пасть любви, пережить смертельный удар и найти лучший способ лечить тех, кто страдает от этой болезни.

Я чуть не рассмеялась. Учитывая, сколько боли я пережила из-за Киггза, я не могла оспорить слова «страшные» или «болезнь», но также я не могла позволить ему решить, что одобряю его план.

– Если вы когда-нибудь испытаете любовь, надеюсь, она вызовет сочувствие к болезненному, невозможному выбору, который маме пришлось сделать одной, между своим народом и человеком, которого она любила, между своим ребенком и самой жизнью!

Комонот выпучил глаза, глядя на меня.

– Она сделала неправильный выбор дважды.

Он злил меня. К несчастью, я пришла сюда с определенной целью и еще не достигла ее.

– Генерал, касательно группы заговорщиков…

– Твоей одержимости? – Он вернул руку в рукав и побарабанил пальцами по подлокотнику. – Да, пока мы раздумываем над противоречием фактам, давай подумаем и об этом. Если ты узнала о какой-то группе заговорщиков из материнской памяти, тогда этой информации почти двадцать лет. Откуда тебе знать, что их не поймали и не разогнали?

Я сложила руки на груди, пытаясь сдержать раздражение.

– Вы бы могли мне об этом рассказать.

Он потянул за сережку.

– Откуда тебе знать, что они сами не разбежались, когда Имланна изгнали?

– Кажется, Имланн все еще преследует их цели, словно верит, что они все еще существуют, – ответила я. – Они устроили так, что рыцарей изгнали. Генерал проверяет, исчезла ли дракомахия. Если так, они найдут способ получить власть. Сойдет и ваше убийство, или, возможно, они готовят переворот в Танамуте прямо сейчас.

Комонот отмахнулся от меня. Кольца на его толстых пальцах засияли.

– Я бы услышал о перевороте. Имланн мог работать один. Он достаточно одержим, чтобы поверить, что другие с ним. А если эта группа заговорщиков желает моей смерти, разве не могли бы они убить меня, пока я был в Танамуте. Что было бы проще?

– Это лишь станет началом гражданской войны. А они хотят, чтобы и Горедд оказался втянут в нее, – ответила я.

– Это просто спекуляции, – заметил он. – Если несколько недовольных генералов и правда строят козни против меня, мои верные генералы – не говоря о молодом поколении, которое получило больше всего выгоды от мира, – быстро подавят любое восстание.

– На вашу жизнь только что покушались! – воскликнула я.

– И мы помешали этой попытке. Все кончено. – Он снял одно из колец и снова рассеянно надел его, раздумывая. – Принц Люсиан сказал, что тот мужчина был одним из сыновей святого Огдо. Не думаю, что сыновья стали бы сотрудничать с группой драконов, а ты? Какой дракон решит, что они могут быть полезны?

«Дьявольски умный дракон», – внезапно осознала я. Если бы сыновья начали убивать людей, королеве пришлось бы разобраться с ними. Всю грязную работу выполнят за Имланна фанатики, ненавидящие драконов, а затем проблему фанатиков раздавит корона – и все это время он будет наблюдать и ждать, что в духе рептилии, коей он и является.

– Ардмагар, – сказала я, вставая. – Мне придется пожелать вам хорошего вечера.

Он прищурился.

– Я не убедил тебя в неправоте, и ты слишком упрямая, чтобы сдаться. Что ты собираешься делать?

– Поговорить с тем, кто выслушает, – ответила я, – и кто, столкнувшись с тем, что раньше считалось противоречащим факту, адаптирует философию к реальности, а не наоборот.

Я вышла. Он не попытался остановить меня.

Киггз ждал в коридоре, облокотившись о противоположную стену, с маленькой книгой в руках. Он захлопнул ее при виде меня и убрал в алый камзол.

– Я настолько предсказуема? – спросила я.

– Только когда делаешь именно то, что сделал бы я.

– Спасибо, что разрешил страже пропустить меня. Это спасло от проблем с обеих сторон.

Он поклонился ниже, чем я заслуживала.

– Сельда считает, что я должен спросить тебя еще раз, о чем вы вдвоем могли говорить. Я пообещал, хотя думаю…

– Я как раз собиралась найти вас обоих. Я должна была вам кое-что рассказать, то, что я… не рассказала, – заметила я. – Мне жаль. Но давайте сначала найдем вашу кузину, ей тоже нужно это услышать.

Он смотрел на меня так, словно не был уверен, стоит ли доверять моему внезапному порыву откровенности. Я заслужила этот скепсис, и даже сейчас я не собиралась рассказывать правду о себе. Я вздохнула, но постаралась улыбнуться ему. Киггз повел меня в Голубой салон.

Глиссельда сразу же заметила нас среди яркой толкотни придворных. Она улыбнулась, но что-то в выражении наших лиц заставило ее задуматься.

– Простите, – сказала она группке джентльменов, окруживших ее. – Важные государственные дела, понимаете ли.

Она высокомерно встала и провела нас в маленькую боковую комнатку, в которой стояла одинокая порфирийская кушетка. Принцесса закрыла дверь и попросила нас сесть.

– Какие последние новости из города? – спросила она.

– Комендантский час. Строгая изоляция, – сказал Киггз, осторожно усаживаясь, словно страдал от старческой боли. – Если распространятся новости, что Комонот убил гражданина в соборе – хоть это и была самозащита, то пусть завтрашний день лучше не наступает.

– Вы не можете утаить эту информацию? – спросила я, оставаясь рядом с дверью, не желая сидеть рядом с ним и не зная, что делать, если не сяду.

– Мы пытаемся, – огрызнулся он, – но граждане узнали об Имланне и маленьком арде чрезвычайно быстро. Видимо, во дворце утечка информации.

Я знала, кто может быть доносчиком. Я сказала.

– Мне нужно о многом вам рассказать.

Глиссельда схватила меня за руку и усадила на диван между собой и Киггзом, улыбаясь, словно мы самая счастливая уютная компания, когда-либо существовавшая.