Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

– Я тебя не спрашивал.

– Ты должен знать.

– Почему?

– Я не знаю! Не знаю, почему чувствую, что ты должен знать, раз уж это для тебя ничего не значит. Проклятье! И она была холодна, Следопыт. Не хочу сказать, что она сдерживалась или что никаких чувств не выказывала, даже удовольствия, только от нее холод исходил, кожа ее была холоднее северного ветра.

– Что она заставила тебя делать?

– И ты меня об этом-то спрашиваешь?

– А какого ж вопроса ты от меня ждал, префект, что ты при этом чувствовал? Есть множество женщин, кому я задал бы этот вопрос.

– Я не женщина.

– Само собой, нет. Женщине полагается смотреть на это как на дело естественное. Мужчина же, он на коленки падает и вопит в ужасе, мол, какое унижение.

– Как это у тебя вовсе нет друзей – для меня загадка, – произнес Мосси.

И пошел прочь. Пришлось вприпрыжку за ним пуститься, чтобы догнать.

– Ты к моему слуху обращался, а я тебе кулак выставил, – сказал я.

Он сделал еще несколько шагов, прежде чем остановился и обернулся:

– Принимаю твои извинения и в таком виде.

– Расскажи-ка мне все, – попросил я.

Мунгунга пробуждалась. Мужчины, одетые как старейшины, шли туда, куда старейшины ходят. Из посудин, какие не держали ничьи руки, в окна выбрасывались нечистоты прошлой ночи в желоба, выдолбленные в стволе дерева. Мужчины в длинных одеяниях и шапочках шли мимо на своих двоих с книгами и свитками, мужчины в плащах и штанах ехали мимо на подводах, какие тянули ослики и мулы без уздечек. Женщины толкали тележки, переполненные шелками, фруктами и безделушками. С опорных стен свешивались люди с красками, палками и кистями, возвращаясь к созданию фрески Королевы на стороне правого ответвления. Повсюду и невесть где стояла сладкая вонь цыплячьего жира, потрескивавшего над пламенем, и запекаемого в духовках хлеба. А еще, поскольку шум этот стоял повсеместно, он сделался новой тишиной: работа механизмов, треск тросов, толчки и гул больших вращающихся колес, – хотя глазу приложить все эти звуки было не к чему.

– Мне даже не позволили помыться самому, уверяли, что у Королевы тонкий нюх на мерзостную грязь и она бурю поднимает чиханием даже при намеке на нее. «Тогда, – сказал я, – обоняние, должно быть, вас подводит, раз вы не чуете вони у себя под мышками». Потом меня натерли благовонием, какое, по их словам, Королеве больше всего по душе, меня оно заставило поморщиться: запах напоминал навоз у корней растущих зерновых. У меня в волосах, в носу, ты не чуешь, несет ли все еще от меня?

– Нет.

– Утренние банщики содрали запах вместе с моей кожей и большей частью волос. Соголон была там, Следопыт.

– Соголон? Смотрела?

– Они все смотрели. Ни одна королева не допускает соития в одиночестве, да и ни один король тоже. Ее прислужницы, ее колдуны, два мужика, похожие на советников, лекарь, Соголон и вся королевская стража.

– Гнильца какая-то есть в этом королевстве. Неужели ты… как можно…

– Давай, давай, поноси. По-моему, старая сука обещала этой Королеве что-то от меня, меня не спросив.

– Что ей оставалось делать?

– То есть?

– Детей нет нигде, и Королева велит тебе возлечь с нею в первую же ночь, как мы прибыли. Ты спу…

– Да, если тебе угодно это знать. Я оставил в ней свое семя. Не ты действуешь – возбуждение действует. Тут даже согласия никакого не требуется.

– Я тебя не спрашивал.

– У тебя в глазах вопрос. И осуждение.

– Моим глазам наплевать.

– Прекрасно. Тогда и мне будет наплевать. Потом ее колдуны и ночные сиделки заявили, мол, так и есть, мое семя попало в нее. Колдун убедился.

– Зачем Королеве тащить в постель только что встреченного иноземца, чтоб тот оставил в ней свое семя? И почему это событие для всего королевского двора? Говорю тебе, Мосси, что-то не так в этих краях.

– И Королева холодна была, как горная вершина. Слова не сказала, а меня предупредили, чтоб не смел прямо на нее смотреть. По виду не сказать было, что она дышала. А все вокруг смотрели, будто я дырку в полу заделывал.

– Кто тебя предупреждал?

– Стражи, какие меня мыли.

– Они на нее походили? Кожа до того черная, что аж синяя?

– Разве такая не у всех, кого мы видим?

– Мы не видели ни рабов, ни детей.

– Ты это уже говорил. У нее клетка есть, Следопыт. Клетка с двумя голубями. Странная домашняя живность.

– Никто не держит гадких животных как домашних. Аеси пользуется голубями. И Соголон тоже. Она сказала, что посылает весточку долингонской Королеве, когда я спросил ее.

– Меня заставили дважды излить в нее.

– А что тебе Соголон сказала?

– Ничего.

– Нам надо отыскать других. – Я схватил его за руку и быстро потащил в дверной проем, где мы затаились.

– Следопыт, какого рожна!..

– Мужчины, числом двое, следят за нами.

– А-а, те двое, что в сотне шагов за мной, один в синей накидке и белых одеждах, а другой в открытом жилете и белых брюках, как у наездника? Старательно делают вид, будто сами по себе, но прогуливаются явно вместе? По-моему, Следопыт, они следят за мной.

– Мы могли бы завести их на ту доску и сбросить вниз.

– У тебя все виды забав столь быстры?

Я оттолкнул его. Мы шагали себе дальше, минуя сколько-то лестниц, ступени, каких я сосчитать не смог бы, зато я заметил, что тропа дважды провела нас вокруг ствола, покрытого небольшими крышами, башенками и большими палатами. И почти при каждом повороте в отдалении показывалось новое дерево. И почти на каждом повороте я злился на Мосси, сам не могу объяснить почему.

– Город без детей, и Королева, как голодная, желает заполучить одного, даже от тебя. Есть в этом что-то гордое, разве не так?

– Никакой гордости в столь низменных обычаях.

– И все ж ты скинул одежду и вознесся им навстречу.

– Что тебя гложет? – спросил он. Я взглянул на него:

– Чувствую себя потерянным и не знаю, что тут делать.

– Как мог ты потеряться? Я следую за тобой, стало быть, и я потерялся? – Мужчины остановились, поджидая нас, расстояние между нами сокращалось. – Может, то, что ты ищешь, не причина подраться или спасти мальца, а просто разумная причина, – сказал Мосси.

– Етить всех богов, если я понял, что это значит.

– Я всю жизнь потратил на погоню за людьми. Люди либо бегут к чему-то, либо от чего-то убегают, а вот ты, похоже, буйствуешь на воле. Нет у тебя никаких ставок в этой игре, да и зачем бы они тебе? Только есть ли у тебя что на кон поставить в чем другом? В ком-нибудь?

Тут мне ничего так не хотелось, как кулаком засадить его фразу ему же обратно в рот. Мосси смотрел на меня: взгляд острый, ответа ждет. Я произнес:

– Что нам с этими мужиками делать? Оружия у нас нет, зато кулаки есть. И ноги.

– Они…

– Не оборачивайся, они за нами.