Шон Исли - Отель «Странник»

Я иду по залу, заблокированному ото всех охранников, и собранные мной стержни дверей горят у меня в руке. Стены украшены бирюзово-белыми мозаиками. Я продвигаюсь в глубину Музея. По сторонам вздымаются арки, закрытые дверьми, еще более старыми, чем в Коридоре Полосатого.

Наверняка за одной из этих дверей спрятаны похищенные дети.

Я тяну за ручку ближайшей двери и с удивлением обнаруживаю, что она не заперта. Когда можешь мысленно контролировать всю свою службу безопасности, тебе нет нужды запирать двери.

Тяжелая деревянная дверь открывается в пустыню с песчаными дюнами. Я оставляю дверь приоткрытой и поднимаюсь на вершину холма.

С дюны мне открывается вид на огромную яму в каменистой почве. Это карьер, и он полон детей. Дети толкают перед собой тележки, поднимаются и спускаются по трапам, какими-то инструментами вгрызаются в скалу. Рубашки детей – тех, у кого они вообще есть – пропитаны потом, изорваны. Но большинство почти раздето, их единственную одежду составляют набедренные повязки из грязной ткани. Кожа детей под палящим солнцем обнажена и блестит от пота.

Я хочу отвернуться, не видеть этого ужасного зрелища, но не могу оторвать взгляд. Старшие из этих детей кажутся моими ровесниками, они могли бы сидеть со мной за партой в школе. Все они ужасно грязные и очень… несчастные. Взрослые с каменными лицами надзирают за ними, следя, чтобы никто не прекращал работу.

Рахки говорила, что пока Старшая горничная со своим отрядом не забрала ее в Отель, она была в большой беде. Сколько еще историй, похожих на ее историю, могли бы рассказать сотрудники «Странника»? Скольких детей спас Дом Агапиоса, пока я не отдал Оранжерею Полосатому? Я столько лет составлял свой список самых поганых способов умереть, думая, что хуже этого ничего не может случиться, но я ошибся. Оказывается, есть вещи страшнее, чем умереть. А именно – никогда не иметь настоящей жизни, как случилось с этими детьми.

– Вы не меня ищете, мистер Кэмерон?

Я оборачиваюсь. За моей спиной, привалившись плечом к косяку ведущей в Музей двери, стоит Нико. В руке у него трость. Он поправляет жилет, на лице его застыла неестественная улыбка.

Снова вижу перед собой детей из Монастыря, эти до смерти перепуганные лица.

Я собираюсь уничтожить Нико, этого проклятого предателя.

Похоже, он не ожидал моего нападения, недооценил моих силы и ярости, потому что мой первый же удар без малейшего сопротивления попадает ему в грудь.

Его трость отлетает в сторону, он сам, пошатнувшись, отступает обратно в коридор.

– Эй, ты чего? У нас вроде бы нет причин драться!

– Нет причин? – мне не стоило бы так орать, но я совершенно не могу себя сдерживать.

– Все ведь в итоге получилось отлично, – говорит он.

– Ничего себе «отлично»! Ты нам солгал! Ты соврал мне! Напустил на меня охранников Полосатого!

Нико фыркает.

– Охранников и охранниц, если точнее.

– И все эти двери… Дети за ними… – я прикусываю язык, чтобы не распинаться перед ним. – Как ты мог участвовать в подобном деле?

Он поднимает с пола свою трость.

– Это не труднее, чем выбрать галстук в магазине. Просто одна из нескольких опций.

Очень хочется снова ему врезать, чтобы стереть с его лица эту мерзкую улыбку.

– Ты даже не принимаешь это всерьез.

Улыбка Нико угасает.

– Отчего же, принимаю. Даже не представляешь, насколько все это для меня серьезно. Ты должен мне доверять.

– Доверять тебе? Доверять тебе ? – сейчас я просто взорвусь от злости. – Ты же меня предал. Я думал, ты мой кровный брат.

– Я и есть твой кровный брат, – Нико, хромая, подходит поднять упавшую с головы шляпу. – Просто я от тебя кое-что скрывал, чтобы защитить тебя, малыш.

– И как, защитил? Никто меня никогда не защищал! Это я постоянно защищаю всех вокруг себя! И перестань называть меня малышом!

Нико вздыхает как взрослый, которому надоедает глупый ребенок, и от этого у меня снова вскипает кровь.

– Ты не знаешь Полосатого, – говорит он, – не знаешь, что нужно делать, чтобы его остановить.

– А ты, значит, знаешь?

– Знаю. – Он приглаживает свои блестящие от геля волосы. Потом вынимает свою монетку из кармана, вращает ее в пальцах и шагает дальше по коридору, знаком приказывая мне следовать за ним.

– Ты правда рассчитываешь, что я пойду за тобой куда бы то ни было?

– Рассчитываю, – совершенно серьезным тихим голосом говорит он. – А какие у тебя еще есть варианты? Ты знаешь другие способы вернуть Кэсс?

К моим щекам приливает кровь, но я сдерживаю гнев. Он прав.

Он еще понижает голос, по пути не переставая крутить монетку.

– Вот где собака зарыта: с Полосатым все имеет свою цену. Он должен был увериться в своей победе. Когда он убедится, что наконец завладел всем, чем хотел, – как он владеет волей своих контрактников, которых ты сейчас выпер из Музея, сыграв с ними отличную шутку, – в игру вступлю я. Если мы хотим, чтобы ты и все, кто тебе дорог, вышли отсюда живыми и невредимыми, кто-то должен за это заплатить. Я имею в виду, Рахки отлично дерется пылевиком, но на большее она не годится. – Он останавливается. – И потому мне нужен ты.

– Ты лжец. Ты лжец до мозга костей.

– Я не лжец, – говорит он. – Когда я заключал с тобой контракт, помнишь, я сказал, что мне нужны люди, которые будут мне полностью доверять, что бы ни случилось? Они и сейчас мне нужны.

Я встречаюсь с ним взглядом.

– Как я могу снова тебе доверять, после всего, что случилось?

Улыбка Нико дрожит.

– Наверное, никак не можешь. Но я все-таки очень надеюсь, что будешь. У нас есть единственный шанс все исправить. Если не веришь мне, верь хотя бы нашему контракту. Я обещал делать все, что только могу, ради защиты твоей семьи и поиска ее пропавших членов. Это нерасторжимый обет. – Он указывает тростью на дверь в конце коридора. – Пойдем, Полосатый ждет.

Купол Оранжереи на этот раз выглядит иначе, чем когда я впервые увидел его за дверью в монастырском подвале. Сквозь ветви Весимы струится золотой солнечный свет, прогревая влажный воздух. Листья растений, лепестки цветов покрыты каплями росы, как будто они потеют.

Однако зелень растений ужасно изменилась. Ее трудно теперь назвать зеленью: она покрыта слоем какой-то черной гадости, которая струится сверху вниз по склону холма. Цветы, которые раньше были такими яркими, теперь бессильно лежат в этой черной грязи. Даже ветви самой Весимы бессильно обвисли, плоды на них кажутся гнилыми. Некоторые нижние ветви отпилены и грудами лежат у подножия ствола.

– Что случилось с Оранжереей? – спрашиваю я в ужасе.

Нико знаком приказывает мне замолчать и указывает вперед – на мистера Полосатого, который бродит под деревом, что-то выискивая среди корней, где стоят корзины, полные плодов. Корни торчат наружу как щупальца гигантского осьминога.