Диана Ибрагимова - Зенит затмения [litres]

– Зехма! – позвала его Яни. – Ты чего там мокнешь? Идем сюда!

Охотник привалился к ящику и зыркнул на девочку и принца.

– Сидите? – спросил он. – А я постою. Ноги есть, вот и постою.

– Зехма, ты почему такой пьяный? – насупилась Яни, отбирая у него бутылку и нюхая. – Фу-у, воняет! А ты даже рот не полоскаешь по утрам.

– Выпить нашел, вот и пьяный, – сказал Зехма. – А пить не будешь – хандрить будешь. Особливо в такую погоду да с такими новостями. Я всегда говорю: каждому медведю своя берлога. А когда нет берлоги у медведя, он и пьет. С тоски я пьяный, рыжая. Потому как ни леса моего кругом, ни собаки, ни брата. Все ждал и ждал я его, а оно вон как. И праха горку не получил. Только топор остался. Вон оно как, рыжая. Это ж он мне топор всучил. Хороший у меня топор. И ты, девчушка, не бойся и сопли, знач, не вешай до пола. Все-ех я порублю топором Иремиловым. Как мясо рубил, так и всех порублю. Рубить могу, вот и порублю. Раз насмерть нельзя, не насмерть рубить буду. Я всяко рубить могу. Пойду вон с этими, которые на ухи побрякушки вешают, и всех порублю.

– Не ходи! – воскликнула Яни, вцепившись в рукав охотника. – Они тебя там убьют!

– Потому и убьют, – сказал Зехма, – что мертвый я уже. Неживой потому что. Давно я неживой, девчушка.

– Почему ты мертвый? – спросила Яни, глядя на охотника снизу вверх.

– Потому что все мои померли, – объяснил Зехма, глотнув еще горячительного. – А я без них давно неживой. Мертвый я почти. А тут еще новости такие. Такие новости. Что и вас прибить могут. Такие и новости. Покуда я жив, всех порублю, чтоб тебя, девчушка, не трогали. Я все равно мертвый уже, потому как неживой почти. Если не порубят меня, то с вами буду. А если порубят, пойду туда, где все мои. Туда пойду. Вот всех порублю и сам пойду. К брату пойду. А он и скажет. Скажет мне брат мой: «Бери, Зехма, топор да пойдем крышу перекроем. Давно я тебе обещал». И пойдем крышу с ним крыть. Потом браги напьемся и в баню. А старики наши спать будут. А собака белок по деревам гонять. Вот там живой я буду. Если вы тут живые будете, то я там буду живой.

– Не заплачу, – буркнула Яни. – Буду мысли воспитывать. И никто тебя не зарубит! Будешь с нами жить! А вот когда совсем будешь старенький, то и пойдешь к Иремилу!

Нико оставил их под брезентом и зашагал к лестнице, чувствуя в груди невыносимую тяжесть. Над этим кораблем словно замерла гильотина, и «Мурасаки» стал судном-призраком, где многие уже похоронили себя заживо.

Судмир – удивительное государство. Мне кажется, там живут очень смелые люди с горячей кровью. Порой они храбры до безрассудства. Это страна нововведений, и она ушла далеко вперед, тогда как остальной мир все еще топчется на месте в страхе перед наукой и экспериментами.

Но в то время, пока прогресс толкает Судмир к новым высотам инженерии, проектирования, архитектурных новинок и медицинских открытий, местная мифология не претерпевает никаких изменений, и в этом я нахожу необъяснимый контраст. Возможно, дело тут в традициях, соблюдаемых жителями свято.

По легенде Судмира, солнце – это золотой мяч, которым играют два розовых слона. Один стоит на западе и носит имя Закат, а другой – на востоке – зовется Рассветом. Собственно, из-за их шкур небо по утрам и вечерам приобретает алые оттенки. Но слоны становятся такими яркими только в тот миг, когда касаются хоботами светила. Это проявляет их, а в иное время они прячутся в голубизне дня или темноте ночи.

Мяч-солнце скатан из смолы и обвалян в золотом песке. Пока он медленно летит с восточного края неба на западный, крупинки осыпаются, и часть их становится бликами, а другая приклеивается к сводам потолка над планетой – так рождаются звезды.

Пройдя туда-обратно два раза, потерявший блестки шар чернеет, но Рассвет и Закат не замечают этого целые сутки. Потом они заново окунают мяч в золотой песок и продолжают игру.

Почему солнце сжигает людей и посылает в семьи порченых, легенда не рассказывает. Но не от того, что сочинителям не хватило фантазии. Просто древние судмирцы считали – если не говорить о беде, она не придет, а скажешь – тотчас приманишь. И у новых поколений, несмотря на изменившийся уклад, не возникло нужды копаться в неприятном. Потому каждый год, в середине шестого трида там, как и тысячу лет назад, отмечают «Праздник танцев розовых слонов» или «Слоновий день» и, кажется, ни о чем особенно не горюют.

Материк Намул, Царство Семи Гор, г. Унья-Панья, 5-й трид 1020 г. от р. ч. с.

Странное чувство подвигло принца взойти на борт «Мурасаки» вопреки страху и давлению. Нико прекрасно понимал, что не готов стать Седьмым и возглавить шествие. Он знал, что не подходит на роль духовного лидера для своего народа. И что план старика, по сути, невыполним.

И все-таки он был здесь, а не где-то еще. И каждый день проводил за разработкой стратегии, которой боялся.

Странное чувство не позволило Нико остаться в стороне. Судя по словам Астре, это и называлось совестью.

На стене каюты мирно тикали часы – искусная вещица из стекла, золоченого металла и розовой эмали. Плоский круг с блестящими цифрами держали два вставших на задние ноги слона, а над ними по тонкой проволочке ползал туда-сюда шарик, изображающий солнце. С каждым часом он сдвигался на одно деление вправо и к ночи должен был достичь хобота «западного» слона, а наутро вернуться к «восточному». Вдобавок, эта пародия на светило медленно поворачивалась вокруг своей оси, дабы к третьим суткам явить зрителю черную сторону.

Под часами располагался механический календарь, и отсчетный кружок в нем застыл на двадцать первом числе. Уже трид прошел с тех пор, как «Мурасаки» покинул порт Еванды, а Нико все еще бесился, глядя на судмирские предметы. Пароход и все его наполнение сделали на родине врагов, поэтому находиться здесь было тяжело. Но ни в одной другой стране еще не изобрели настолько быстроходных судов.

Со времен шторма жизнь на «Мурасаки» не отличалась разнообразием. Все постепенно знакомились и занимались рутиной. Сиина поставила женщинам задачу перешить белую ткань, закупленную Клецкой, в балахоны всех размеров. Яни старательно думала о хорошем и радовалась, когда погода была особенно ясная. Генхард тоже перестал хандрить, узнав о своей немаленькой роли в плане, где ему надо было изобразить настоящего соахийца, поэтому при любом удобном случае раздевался до штанов и загорал, чтобы кожа стала смуглой, как у настоящих жителей Террая.