Михаил Рожков - Хранитель

Наконец они подошли к пятиэтажке. Из неё выходило два подъезда, по одному в каждом конце здания. Геннадий Викторович уверенно открыл дверь и начал подниматься по лестнице.

— Нам на третий, — сказал он идущему позади Ручкину.

Они поднялись на третий этаж и остановились возле единственной железной двери с надписью: «Психиатрическое отделение № 1». Возле двери был звонок. Монахов коротко нажал на него и отступил от двери. Через минуту послышался звук ключей, вставляемых в замочную скважину. Дверь со скрипом отворилась, и в проёме показалось недовольное лицо медсестры.

— Чего надо? — произнесла обладательница белого халата.

— Нам к Василию Ивановичу, — произнёс Монахов.

— Сейчас узнаю, — произнесла женщина и захлопнула дверь, заперев замок.

— Строго тут, — заметил Ручкин.

— А то, — согласился с ним историк.

Минуты через две процедура повторилась. Послышался звук поворачиваемого ключа в замке, и дверь отворилась. На этот раз это был Василий Иванович.

— Привет, Вась, — произнёс Геннадий.

— Здорово, Ген. Давайте проходите, — сказал врач, впуская посетителей и торопливо закрывая дверь.

Пётр Алексеевич оказался в длинном коридоре, который простирался налево и направо. Вдоль стен коридора было множество дверей. В правом крыле были больные. Кто-то сидел, прислонившись к стене, кто-то ходил взад и вперёд, а кто-то с интересом наблюдал за журналистом, что-то говоря и показывая на него пальцем.

— Пройдёмте в мой кабинет, — произнёс врач, достав связку ключей и открыв дверь.

Монахов с Ручкиным вошли внутрь, а доктор закрыл за ними замок.

— Давайте знакомиться, — произнёс психиатр. — Рыбин Василий Иванович. Заведующий отделением.

— Ручкин Пётр Алексеевич. Журналист.

— Знаю вас, — улыбнулся Рыбин, — видел, слышал.

Врач был высокого роста и достаточно плотного телосложения, с небольшим животом. На вид ему было лет 40‒45. Очки в маленькой аккуратной оправе, куце смотрелись на его большом лице. Рыбин был лысый, а отсутствие волос на голове компенсировала аккуратная бородка клинышком.

— Я так понимаю, вас интересует наш Иван? — спросил психиатр. — Гена мне сказал, что вы хотели бы с ним поговорить. Правда, непонятно, зачем вам это?

— Так значит, его зовут Иван? — вопросом на вопрос ответил Пётр Алексеевич.

Заведующий слегка улыбнулся, одними кончиками губ, а затем произнёс:

— Кто его знает, как его зовут. Документов при нём не было, родственников пока не нашли. У нас тут частенько такие неизвестные обитают. Называть же их как-то надо, вот и зовём их Иванами. В этом году это Иван первый.

— Василий Иванович, а как он к вам попал и что про него известно? — попытался выяснить Ручкин.

— Да как все, на скорой привезли, перед Новым годом. Гонялся он по улице за прохожими, вот его полиция и забрала. Потом, в отделении заметили, что ведёт он себя неадекватно, вызвали медиков, а уж они его сюда и доставили. И действительно, на лицо продуктивная симптоматика, агрессия, бред, галлюцинации, ну и так далее. Документов при нём никаких. Впрочем, это и не удивительно, такие их при себе и не носят. Я думаю, он вообще из другого города.

— Даже так? — удивился журналист.

Заведующий опять слегка улыбнулся, а потом произнёс:

— Вы даже не представляете, какие расстояния способны преодолевать душевнобольные.

— Василий Иванович, а можно с ним немножко пообщаться? — просительно произнёс Ручкин.

— Да можно. Чего нет-то. Я сейчас отведу вас в комнату для посетителей, а медсестра вам его приведёт.

Врач вновь открыл дверь и вывел посетителей в коридор, закрыв снова за собой дверь. Они прошли пару метров до следующей двери. Психиатр опять достал свою многочисленную связку ключей, отворил дверь и впустил Ручкина с Монаховым.

— Если хотите разговорить его, угостите Ваню сигаретой, — посоветовал Рыбин.

— А разве в больнице можно курить? — удивился журналист.

— Официально нельзя, — тихо произнёс Василий Иванович. — Но попробуйте им запретите. Тут здоровому человеку сложно отказаться от этой пагубной привычки, а здесь психически больной. Вот мы и закрываем на это глаза. А сигареты тут в цене.

Психиатр постоял ещё немного, а потом добавил:

— Сейчас медсестра вам его приведёт. Я буду у себя, потом ко мне зайдёте.

Дверь закрылась. Монахов с Ручкиным остались одни. Комната для посетителей особой роскошностью не обладала. Посередине стоял стол, вокруг было несколько стульев, привинченных к полу, на единственном окне — железная решётка. На стене висел перечень разрешенных продуктов и вещей для больных.

— Знаешь, я что подумал, Ген, — подал голос Пётр Алексеевич, читая перечень, — а что если мы с тобой сошли с ума? И нет никакого кинжала, хранителей и всего, что было.

— Исключено, — категорически произнёс Геннадий Викторович. — Я тут аккуратно у Васи поспрашивал: если бы мы оба сошли с ума, то бред бы у нас был абсолютно разный и галлюцинации разные. Это как в Простоквашино, помнишь? Это гриппом болеют вместе, а с ума сходят по одиночке.

Их разговор прервала открывшаяся дверь. Медсестра ввела больного. Недовольно посмотрев на Монахова, она произнесла:

— Вот вам Ванюша. Если что, я за дверью.

Ивану на вид было лет тридцать. Широкие плечи и достаточно спортивная фигура были облечены в больничную пижаму. Серые, ничего не видящие глаза смотрели в пустоту. Лицо было опухшее и одутловатое от медпрепаратов. Волосы коротко стриженные, местами с лёгким налётом седины. Он прошёл несколько метров вперёд и сел за стол. Поколебавшись, рядом с ним аккуратно сел и Пётр Алексеевич. Некоторое время они молчали. Ручкин достал из кармана пачку сигарет, вытянул одну и положил перед больным.

— Спасибо, — неожиданно произнёс Иван.

— Меня зовут Пётр Алексеевич. А тебя? — предпринял попытку познакомиться журналист.

— Нет.

— Что нет?

— Нет. Ты хранитель, — ответил больной и взял в руки сигарету.

Ручкин и Монахов удивлённо смотрели на Ивана.

— Повтори, что ты сказал? — произнёс журналист.

— Ещё сигарету дай, — попросил Иван.

Пётр Алексеевич достал из пачки сигарету и протянул больному. Тот взял её в руку и спрятал в карман вместе с первой. Потом немного помолчал, глядя на стену, а затем, повернувшись и глядя в глаза Ручкину, произнёс:

— Ты хранитель, хоть и бывший. Я знаю это.

— А ты кто? — робко спросил журналист.

— Я бог, — ответил Иван и громко и вычурно засмеялся. — И я тебя убью, я всех вас убью.

Затем вскочил, подбежал к двери и принялся в неё колотить.

— Ванюша, ты что буянишь? — спросила медсестра, открыв дверь. Затем отвесила ему лёгкий подзатыльник и, злобно глянув на Ручкина, произнесла:

— Пойдём в палату, Ваня.