Рик Риордан - Меч Лета [litres]

Пока Сэм и Хэрт, усевшись на диванчике по обе стороны от Блитца, пытались его ободрить, я, охваченный злостью на самого себя, бродил взад-вперед по гостиной. Конечно же, все случилось исключительно по моей вине. А ведь Блитц и до этого целых два года постоянно рисковал из-за меня жизнью, хотя мог преспокойно жить здесь, наслаждаясь роллами и пенящейся медовухой. Он чуть не погиб на мосту, защищая меня от Сурта дорожным знаком. А вот теперь вообще сложит голову в ремесленном поединке с гномом-аксакалом.

Эта гномичья философия ремесла сильно перевернула мое отношение к миру вещей. В Мидгарде-то большинство из них производят непрочными. Да к ним и относятся как к чему-то временному. Сломалось или надоело – выброси на помойку и купи новое. Этот мусор сильно меня поддерживал во время бродячей жизни. Кое-чем из выброшенного другими людьми я еще мог воспользоваться, иное даже продавал, а уж совсем никуда не годное служило мне топливом для костра.

Я попытался представить себе, как живут в Нидавеллире, где каждая вещь представляет собой произведение искусства и сделана до того прочно, что может служить владельцу пожизненно. Все, вплоть до чашки или какого-нибудь там стула. Это что же, каждое утро перечислять заслуги своих ботинок, когда суешь в них ноги? По-моему, утомительно и раздражает. Но, с другой стороны, почему бы нет, если ботинки действительно классные?

Мысли мои перескочили на Меч Лета. Фрея сказала, мне нужно с ним подружиться. Тогда, выходит, он может думать и чувствовать? Но ведь и Блитцен мне объяснял, что у каждого сделанного вручную предмета обязательно есть душа. В таком случае я, вероятно, неправильно до сих пор обращался с Мечом Лета. Видимо, надо к нему относиться как к Блитцену, Хэрту, Самире. Ну, чтобы он себя ощутил еще одним моим верным спутником.

– Блитцен! – отвлек меня возглас Сэм. – Но у тебя все же должна быть какая-нибудь специальность. Чему тебя обучали в коммерческой школе?

– Моде, – жалобно шмыгнул он носом. – Я сам создал программу курса обучения. Но кутюрье среди гномов непризнанное ремесло. А они предполагают, что я буду чеканить золотые слитки или возиться с какими-нибудь механизмами. А я в этих областях почти совершенно некомпетентен.

– Ничего подобного! – активно выразил возражение Хэрт.

– Ну, кое-что, конечно, могу, – отозвался Блитц. – Но не на поединке.

– Одного не пойму, – вмешался я. – Почему проигравший должен умереть? И вообще, как они определяют, кто выиграл?

Блитцен мрачно уставился на обложку журнала «Новые тенденции гномичьей моды. Весна-лето. Сто вариантов одежды из волчьей кожи».

– Каждый из соревнующихся делает три предмета по выбору. А судьи оценивают каждый из них с точки зрения качества, красоты, точности исполнения, ну и прочего. Выигрывает получивший большее количество баллов. А проигравшего ожидает смерть.

– Думаю, все же у вас не очень часто происходят такие поединки, – предположил я, прикинув, что если бы каждого второго мастера здесь лишали головы, то все эти прекрасные вещи давно уже некому было бы создавать.

– Ну, голова – это традиционная ставка, – объяснил Блитцен. – Большинство гномов теперь на ней не настаивает. Просто Джуниор упрям и старомоден, да к тому же меня ненавидит.

– Из-за цепи Глейпнир и твоего отца?

Хэрт резко мотнул головой, призывая меня заткнуться, но Блитцен похлопал его по колену.

– Все нормально, дружище. Я им расскажу. Они это заслужили.

Он откинулся на спинку дивана. Лицо его неожиданно стало спокойным. Казалось, что он смирился с идеей собственной гибели, и это уже сильно обеспокоило меня. Лучше бы он метался по комнате и колотил кулаками по стенам.

– Как вы уже знаете, предметы, которые делают гномы, имеют пожизненную гарантию, – начал он. – А ведь гномичья жизнь может длиться несколько сотен лет.

Я глянул на бороду Блитца. Она и впрямь у него без единого седого волоса или он красит ее?

– Тебе-то сколько лет?

– Двадцать, – ответил он. – А вот Джуниору уже около пятисот. Отец его, Эйтри, был одним из прославленных ремесленников за всю историю гномов. Он прожил больше тысячи лет и сделал множество важных предметов для богов.

– Даже я о нем слышала, – кивнула Сэм, откусив маленький кусочек от спринг-ролла. – Про него говорится в старых легендах. Он сделал молот Тора.

– Да. Но самая главная из его работ, несомненно, Глейпнир. Она гораздо важнее, даже чем Молот Тора. Ведь благодаря ей Волк не может освободиться и начать судный день.

– Ну, пока что ты не сказал мне ничего нового, – отметил я.

– Проблема в том, что цепь делалась впопыхах. Боги потребовали срочной помощи. Они уже дважды пытались связать Фенрира мощными цепями и знали, что их окно возможностей закрывается. Волк же день от дня все больше креп и дичал, и было ясно: вскоре он станет неуправляемым. А Эйтри… В общем, он сделал, что мог, учитывая, как ему пришлось торопиться. До сих пор цепь держалась, но тысяча лет – очень много даже для гномичьей цепи. Особенно если ее постоянно пытается разорвать самый сильный волк во Вселенной. Мой отец Били, тоже великий мастер цепей, долгие годы пытался убедить Джуниора, что пора готовить Глейпниру замену. Но тот ничего не хотел слушать. Мол, он постоянно наведывается на остров, где находится Волк, проверяет состояние цепи и убежден, что она в полном порядке. Ему казалось, что мой отец попросту подрывает репутацию его семьи. Кончилось тем, что папа…

Голос Блитца сорвался.

Хэртстоун показал ему:

– Ты не обязан рассказывать дальше.

– Нет, я в порядке, – провел по глазам ладонью гном. – Джуниор пользовался влиянием и сумел настроить народ против моего отца. Наша семья потеряла доходы. Никто не хотел покупать изделия Били. Кончилось тем, что отец сам собрался на остров для проверки Глейпнира. Хотел таким образом доказать свою правоту и вынудить Джуниора заняться изготовлением новой цепи для замены. Назад он не вернулся. Спустя несколько месяцев гномичий патруль обнаружил… – Блитц, уставившись на пол, покачал головой.

– Разодранную одежду. На берег вынесло, – договорил за него руками Хэртстоун.

Сэм приложила ко рту подушечки пальцев. То ли она успела уже освоить язык жестов, то ли это у нее вышло случайно, но получилось у нее:

– Блитц, мне так жаль!

– Ну-у, – вяло пожал тот плечами. – В общем, теперь вы все знаете. А Джуниору смерти моего отца мало. До сих пор пышет злобой. Хочет меня опозорить и убить.

Я поставил стакан на кофейный столик.

– Думаю, выскажу общее мнение. Надо заставить этого Джуниора запихнуть свою БАБКУ-КОВЫЛЯЛКУ в собственный зад…

– Магнус! – остановила меня Сэм.

– Да этот старый паршивый гном просто обязан завтра потерять свою голову! – раздухарился я. – Вот и давайте соображать, как поступим, чтобы Блитцен выиграл поединок.