Томи Адейеми - Дети крови и костей [litres]

Мы спешиваемся у озера, настолько чистого, что деревья отражаются в нем как в зеркале. Лула скалится на группу детей, и они убегают, когда она подходит к воде и принимается пить.

– В передвижных поселениях нет стражи. Это трата денег и времени – жители постоянно переезжают с места на место.

Каэя расстегивает шлем, ветер играет ее волосами. Мне хочется снять свой, но нужно скрывать белую прядь.

Найди ее. Вдыхаю свежий воздух, пытаясь забыть о белизне в волосах хотя бы на минуту. В отличие от жаркого, дымного Лагоса эта деревушка кажется чистой. Ветерок придает сил, а прохладное дыхание озера успокаивает пламя в моей груди. Сердце бьется быстрее при виде местных предсказателей. Я думаю только об убийстве девчонки.

Ни на секунду не забывал, что она тоже может меня убить.

Стискиваю эфес меча, скользя глазами по предсказателям. Сложно представить всю силу ее магии. Как я смогу защититься? А что если ей достаточно будет слов, чтобы убить меня? От страха все внутри замирает. Ей всего лишь нужно будет указать на мой шлем, назвав спрятанное под ним проклятие, и Каэя увидит белую прядь, а моя тайна откроется миру…

Соберись, Инан . Я закрываю глаза, крепко сжимая теплую пешку, и считаю про себя. Нужно исполнить долг, Орише все еще угрожает опасность. Это приводит меня в чувство. Я провожу по кривой рукояти метательного ножа. Будь она тысячу раз магом, меткий удар остановит ее. Острое лезвие вонзится в грудь…

Но сколько бы ни обдумывал план мести, я понимаю: девчонка не здесь. Вокруг полно любопытных предсказателей, но ее серебряного взгляда среди них нет.

Убираю руку с ножа, чувствуя странную пустоту в груди, похожую на разочарование.

Или это облегчение?

– Возьмите эти объявления, – говорит Каэя солдатам, раздавая им свитки пергамента. На каждом – самодовольное лицо девчонки. – Узнайте, если кто-нибудь видел ее или рогатую леонэру – скорее всего, они будут вдали от побережья.

Каэя поворачивается ко мне, решительно сжав губы:

– Расспросим торговцев. Если они действительно отправились на юг, то должны были набрать припасов.

Я киваю и пытаюсь расслабиться, но рядом с Каэей это невозможно. От нее не ускользает ни малейшего движения. Кажется, ее уши ловят любой шорох.

Иду за ней, и напряжение внутри растет с каждым шагом. Железо доспехов будто превращается в свинец. Мы идем медленно, но мои ноги дрожат. Еще немного, и я начну оступаться или вовсе упаду. Сгибаюсь, упираясь руками в колени. Мне просто нужно перевести дыха…

– Что ты делаешь?

Я вскакиваю, не обращая внимания на пламя, вспыхнувшее внутри от раздражения в голосе Каэи.

– Па… Палатки… – Я указываю на самодельные укрытия перед нами. – Я изучаю их.

Здесь есть на что посмотреть: для строительства мы используем металлические шесты и шкуры гиппопотана, а эти сделаны из ветвей и покрыты мхом. Они кажутся гораздо более удобными. Солдатам стоит перенять этот способ.

– Не время изучать примитивную архитектуру. – Глаза Каэи сужаются. – Сконцентрируйся на задании.

Она поворачивается на каблуках и быстро уходит, раздраженная тем, что я трачу ее время. Спешу за ней, но, когда мы идем мимо фургонов и телег, я замечаю полную женщину. Она не смотрит на нас. Все ее внимание приковано к прижатому к груди одеялу.

Мое проклятие вырывается наружу, как долго сдерживаемые эмоции. Чувства матери захлестывают меня: искры ярости, смешанные со страхом. Но есть кое-что еще, что я ощущаю сильнее всего – желание защититься. Незнакомка напоминает мне рогатую леонэру, закрывающую собой единственного детеныша. Я ничего не понимаю, пока сверток, прижатый к груди женщины, не заходится плачем.

Ребенок …

Мой взгляд скользит по каштановой коже женщины и останавливается на остром камне в ее руке. Материнский ужас отдается в моих костях, но ее решимость бороться – куда сильнее.

– Инан!

Я прихожу в себя, как всегда, когда слышу Каэю. На пути к фургонам я оборачиваюсь и гляжу на женщину, изо всех сил удерживая проклятие внутри, хотя мой желудок горит огнем. Чего она боится? Какое мне дело до ее ребенка?

– Подожди. – Я останавливаю Каэю у вагона, запряженного однорогими гепанэрами. Пятнистые звери смотрят на меня немигающими оранжевыми глазами. Острые клыки пугающе выступают из-под черных губ.

– Что?

Бирюзовое облачко зависает у двери фургона. Оно больше, чем предыдущие.

– У этого торговца большой выбор. – Я пытаюсь говорить спокойно.

Соленый морской запах ее души. Несмотря на борьбу с магией, идущую во мне, я чувствую запах девчонки – он буквально обволакивает, когда я прохожу сквозь облачко. Предсказательница возникает у меня перед глазами, ее темная кожа едва не светится под солнцем Сокото.

Видение длится всего секунду, но меня будто выворачивают изнутри. Магия, как паразит, пьет мою кровь. Я крепче застегиваю шлем, когда мы заходим в фургон.

– Добро пожа…

Широкая улыбка стекает с лица пожилого торговца, как свежая краска. Чтобы устоять, он опирается рукой о стену.

Каэя сует свиток ему в лицо:

– Ты ее видел?

Торговец щурится и медленно протирает очки краем рубашки – тянет время. Он берет объявление из рук адмирала:

– Кажется, нет.

Пот выступает у него на лбу. Я смотрю на Каэю – она тоже это видит. Не нужно магии, чтобы понять: этот глупец лжет.

Я осматриваю фургончик и принимаюсь сбрасывать вещи на пол, чтобы разозлить его. Замечаю флакон черных чернил в форме слезы и кладу себе в карман.

Некоторое время торговец молчит – слишком подозрительно для человека, которому нечего скрывать. Он напрягается, когда я подхожу к ящику и ударяю по нему. Щепки разлетаются во все стороны. За ним – железный сейф.

– Не надо…

Каэя толкает торговца к стене и, обыскав его, швыряет мне связку ключей. Я пробую открыть сейф каждым из них. Как смеет он лгать мне? Наконец нахожу нужный ключ и распахиваю сейф в надежде найти важную улику. Так и есть: я вижу блеск венца Амари, и дыхание спирает.

Я возвращаюсь в те времена, когда мы были детьми. Когда она впервые надела его. Когда я ее ранил…

Я прячусь в шторах королевской больницы, пытаясь сдержать слезы, наблюдаю за тем, как наш врач осматривает Амари, обнажив ее спину. Желудок сводит, когда я вижу рану от меча. Кровоточащий сырой рубец змеится по спине сестры. С каждой секундой крови все больше.

Я хнычу, уткнувшись в штору, вздрагивая всякий раз, как она рыдает от уколов врача.

Прости, хочется закричать мне. Обещаю, я никогда больше не сделаю тебе больно!

Но слова застревают внутри.

Она лежит на кровати, крича и умоляя прекратить эти муки.

Через несколько часов она замолкает, истерзанная настолько, что не может говорить. Амари стонет, а ее служанка, Бинта, забирается к ней в кровать и говорит что-то, отчего сестра слабо улыбается.