Мила Нокс - Наместник ночи [litres]

Серебристая Лакримоза несла их вдаль.

Тут Франциск спохватился, что не видно Стези. Цветы Лжи привели братьев в пещеру Богомола, Цветы Памяти – на остров Плакальщика, а дальше?

Он чувствовал, что остается немного.

Что их путь подходит к концу.

Мальчик понял, что наконец увидел себя настоящего, – тогда, в узком лезвии кинжала. Он понял, каково это – быть человеком.

Раньше ему казалось, что существует лишь две жизни. Первая достается кому-то вроде тех девочек в розовых оборках, которые пьют чай в чужих гостиных, смеются высокими голосами, раскладывают пасьянс. Или мальчишкам, чьи пухлые щеки целуют тетки, нашептывая ласковые слова. А ему – он был уверен – досталась вторая. Жизнь, в которой была запертая черная дверь. Больной брат в кровати. Горькие лекарства в кружке чая. Презрительные взгляды тех, кто должен был его любить и оберегать, но на самом деле ненавидел.

Теперь же Франц увидел правду.

Не существует двух жизней.

Есть лишь одна, в которой смешались и розовые платья, и крики ненависти, и слезы, и кружевные ленты на шляпках смеющихся добрых тетушек, и боль, и удача, и одиночество, и любовь…

Все это – одна-единственная жизнь, по которой плывут они все.

Кто-то барахтается и захлебывается, кто-то уверенным брассом движется к бревну, чтобы ухватиться и удержаться на плаву. И Франциск – лишь один из десятков, сотен тысяч людей, которых несет эта полноводная река. Он всего-навсего человек. У него нет крыльев, чтобы взлететь над рекой, и нет жабр, чтобы спокойно жить в подводном мире.

Он вынужден плыть, хочет того или нет.

Раньше Францу казалось, что в мире существуют лишь его собственные радости и его собственные печали. Теперь же он знал: мир – это мозаика, состоящая из миллионов маленьких и больших радостей и печалей.

Потому что людей много. Он в мире не один.

И Франциску почему-то стало очень легко.

Так легко и просто, как порхающей бабочке. И он понял, что может решать свои проблемы так, как может завязывать и развязывать шнурки на своих ботинках. Ведь никто – ни Калике, ни королева ледяных фейри, ни короли айсидов, ни даже Филипп – не знает, что именно нужно ему, Франциску, и как ему помочь.

Он должен плыть сам.

Помогать себе сам.

И если получится, помочь и брату.

Франц улыбнулся, протянул руку и тронул запястье спящего близнеца, лицо которого вновь побледнело и осунулось.

«Я спасу тебя, – повторил мальчик свои же слова, сказанные давным-давно, но теперь произнес их иначе, вложив в них другую силу. – Я обещаю».

Франц не спрашивал, куда они плывут, а Калике ничего не говорил. Он лишь усердно греб да тревожно смотрел по сторонам и в ночное небо. Да, если прежде серебряный монстр был спокоен и уверен в себе, то теперь на широком причудливом лице отражалось беспокойство. Иногда он даже откладывал весла и ждал, пока река сама пронесет их мимо чьих-то берегов, будто боялся, что на плеск приплывут существа, которых следовало избегать.

Однажды, когда путь близнецов только начинался, Франц спросил Каликса: «Почему Полночь так красива, но при этом так безжалостна?» На что Калике ответил: «Ты искал дверь в мир волшебства, мой господин, ведь так? Но кто сказал тебе, что волшебство обязательно должно быть добрым?»

Франц потом долго думал над этими словами.

Действительно, почему волшебство обязательно должно быть добрым?

Наверное, Франциск верил в это, потому что так говорили сказки. Вот жил да был бедный и несчастный мальчик, а потом нашел волшебную палочку и единым взмахом решил все свои проблемы. Или даже просто узнал однажды, что он – сын богатых родителей, которые искали его долгие годы, получил новехонький костюм, коробку лакричных конфет и зажил себе припеваючи, до конца своих дней бед не зная.

Но Калике прав.

Волшебство не обязано быть добрым.

Конечно, Франц искал вовсе не такое волшебство и теперь очень сожалел, что открыл эту Дверь. Сейчас он мечтал вернуться обратно, потому что опасности мира людей казались ему не такими страшными, как раньше. Все познается в сравнении. Побывав в пещере Богомола, увидев ужасную битву айсидов с полчищами Эмпирея, посетив остров Плакальщика, Франциск повидал такие ужасы, что даже та самая ночь меркла в сравнении с ними.

Но он выжил.

Оказалось, силенок у него – простого лондонского мальчишки – больше, чем он подозревал.

«Ты всего лишь ребенок».

Калике сказал это не так давно, а Францу казалось, прошла вечность. В мире Полуночи, где никогда не вставало солнце, где народы ориентировались лишь на восход и заход луны, была одна сплошная ночь, и Франц совсем запутался.

Есть лишь ночь.

И она будет длиться вечно.

«Прими себя таким, какой ты есть. Слабым. Жалким. Всего-навсего ребенком. Зная правду, ты сможешь идти дальше. По тропе тернистей, чем прежде, но по тропе верной, мой господин».

Теперь Франц многое понял.

Он действительно тешил себя ложными надеждами и видел все в неверном свете. Боялся узнать правду, открыть дверь и выйти в окружающий мир. Может, поэтому черная дверь в его видениях всегда была заперта?

Он зря бился в нее, прося выпустить, молотил по ней кулаками…

Эта дверь открывалась сердцем.

А он боялся.

Ждал освобождения, а темнота пришла изнутри.

Франциск вспомнил о первой ночи в мире Смерти, когда он встретил Каликса. Монстр положил ему на ладонь куколку, сказав, что Кризалис – это стена кокона, отрезавшая мир Полуночи от мира людей.

Так вот сейчас Францу думалось, что он и есть та самая гусеница, которая свила себе кокон. Он – наивный червяк, возведший вокруг себя стены из фальшивых мечтаний, застывший во времени и пространстве, чтобы никогда не вырасти во взрослого человека.

Никогда не обратиться мотыльком.

Потому что летать – это страшно.

Там, снаружи, тысячи опасностей, как от них уберечься?

Но забравшемуся в кокон Франциску вскоре стало тесно. Он рос, а стены оставались прежними, и это причиняло боль. Радости от своего убежища он не испытывал. Вдобавок там, внутри куколки, вместе с ним появилась темнота.

Он уже не был ребенком.

Но боялся признать в себе взрослого.

А теперь наконец-то выбрался из кокона.

Когда увидел одежду погибших детей, четко осознал, что даже внутри своей оболочки никто не останется в безопасности.

Быть может, те дети, которых Плакальщик насадил на зубья вил, торчащие из своей груди, тоже до последнего верили, что их не постигнет злая участь, тоже прятались в оборки и кружева детских надежд и мечтаний и осознали ошибку лишь в последний миг. Если вообще успели это сделать…

Но Франц успел.

И, поднимаясь по корням сикоморы к королеве фейри, постепенно разрушил эту стену, уже давшую трещины раньше, во время встреч с Каликсом и Мудрецом, с Богомолом и айсидами, с Плакальщиком и королевой ледяных фейри…