Геннадий Ангелов - Без права на жизнь [СИ]

— Передавай сюда, назад.

Капитан аккуратно брал мины и откладывал их в сторону. Когда участок более трёх метров был разминирован, Щукин полез дальше.

— Куда, Щукин, куда.

Песков ударил кулаком по земле, и смачно выругался.

— Ну, получишь, когда вернёшься. Хотя за такую помощь надо к награде представлять, а не наказывать.

Щукин исчез в высокой, густой траве. Артиллерийский грохот, со стороны реки дал понять, что началось наступление. Капитан искусал губы в кровь, щурился, и ещё раз внимательно осматривал места, которые были разминированы. Всё чисто. Мин нет. Щукин появился, когда вовсю грохотала артиллерия.

— Щукин, етить колыхать, куда тебя понесло?

— Решил дальше проверить, товарищ капитан.

— Ну и? Проверил?

— Так точно, мин не обнаружил.

— Возвращаемся.

Когда они вернулись к танкам, Песков отдавал чёткие распоряжения.

— Значит так, всем идти след в след, орудия повернуть влево, и как только забираемся на холм — огонь открывать без предупреждения. В лесу немцы, и наше появление для них будет сюрпризом. Наверху резкий поворот вправо, полный газ и вперёд к деревне. Задача ясна? По машинам!

Сторож школы, Иван Пихтов, сидел возле рыдающей навзрыд Ольги и гладил по голове. Пытался, как мог успокоить и найти слова поддержки. Он понял, что случилось, когда Ольгу насиловали, и она кричала и звала на помощь. Сторож успел заметить Игоря, когда тот уходил со школы, с гордо поднятой головой.

— За что мне всё это? В чём я провинилась перед Богом.

Голос Ольги дрожал, она растирала по щекам слёзы, и смотрела большими глазами в окно. Как будто не замечая сторожа, и не реагируя на слова сочувствия и поддержки. Иван принёс старенькое одеяло, и накинул женщине на плечи.

— Война, дочка, война, будь она проклята. Видишь, как немец прёт, тудыть его в качель. Взять бы за горло Гитлера, да башкой об стенку. Чтоб знал, сволочь, как людей беззащитных убивать. Сколько беды принёс, горя, слёз. Эх, да я бы его одной левой пришиб, как муху.

Ольга перестала плакать и затихла. Домой идти не хотелось, и она решила остаться в школе до вечера. Иван обнял Ольгу и прижал к плечу.

— Держись, красавица, держись. Не ровен час, прогонят супостата, и заживём как прежде, даже лучше.

— Уже два года, дядя Ваня, света белого не видно.

С охрипшим голосом Ольга снова хотела заплакать, но сторож крепко сжал её за плечи.

— Слезами горю не помочь. Вот вишь, как я живу. Инвалид, пью горькую от безысходности, но живу и верю, что мы победим. Только злость и помогает выжить. Вот соберёмся в огромный кулак, да так вдарим по немцам, что останется от них мокрое место. И деревню нашу скоро освободят.

— Кто? — шёпотом спросила Ольга и прислушалась к звукам за дверью. Ей казалось, что Игорь не ушёл, стоит в коридоре и слушает.

После её, Ивана и других, расстреляют на заднем дворе школы. Как врагов Германии и пособников партизан.

— Не боись, есть люди. Партизаны. Только молчи.

Иван поднял большой, грязный палец и прищурился. От него воняло сивухой, и Ольга с трудом дышала. Слова сторожа она не воспринимала всерьёз, просто ей сейчас необходим был человек рядом, которому она смогла довериться, да и просто по душам поговорить. Одиночество и полная безнадёжность загоняла в тупик, из которого не было выхода. Она много читала, особенно вечерами, и находила утешение в романах Толстого и Максима Горького. И ещё она любила рисовать. Пряча свои картины, и никому их не показывая, она рисовала то, что скрывалось от посторонних. Белый ватман притягивал как магнит и, делая небольшие наброски карандашом, Ольга уходила в картину с головой, пряча на холсте, под разноцветными красками свои страхи, переживания и маленькие победы. Когда очередная картина была закончена, Ольга долго сидела и всматривалась в запечатлённые образы. Искала, как ей казалось, ошибки и обещала себе, что в следующий раз нарисует значительно лучше. Пейзажи получались яркими и выразительными. Голубые реки уносили в необъятную даль мечты и желания. Деревья на крутых берегах, с широкими ветками клонились к земле, приглашая уставшего путника приютиться от палящего зноя в тени. Облака, больше похожие на загадочных зверей из древних былин и сказок, караванами плыли в холодные просторы к горизонту, и стаи журавлей, курлыча, звали за собой.

В детстве она рисовала совершенно другие картины: серые и угрюмые, с холодными призраками и домовыми. В школе показала несколько своих картин подруге. Катерина долго не могла понять замысловатость сюжетов и странные лица людей, с испуганными глазами. Сейчас Ольга вспомнила тот случай, и с горечью усмехнулась. Катя была первой красавицей в классе, высокая, с длинной косой и носиком картошкой. Всегда весёлая, жизнерадостная девочка считала себя лучше остальных, не видела в Ольге подругу и просто издевалась над незадачливой художницей.

— Это какая-то мазня. И как только тебе в голову приходит такая чушь?

Катерина сидела на маленьком стульчике, с чашкой чай в руках, и блинчиком, и умничала. Оля попыталась ей объяснить, что она, как художник вложила в свою картину, только Катя её не слушала.

— Дурдом, Олька, дурдом. Брось ты это занятие. Рисуй природу, дома, людей.

— Но мне это не интересно, — пыталась оправдываться обиженная Оля.

— Эта мазня интересно? Странная ты, честное слово. Как можно вечерами сидеть, портить бумагу? Вон уже сколько перевела.

И Катя покосилась на стопку картин в углу, возле шкафа.

— Мой тебе совет, Оля, никому не показывай, особенно в школе ребятам. Не поймут, засмеют. Особенно Васька Жуков. Тому только дай повод обидеть человека. Последняя дрянь, двоечник. Оно тебе нужно? Станут обзывать дурочкой, сумасшедшей. Родителям нравится?

— Не очень. Ты не понимаешь Катя, смотри.

И Оля вытащила свою последнюю картину из-под стола и водрузила на треножник. Катя чуть не подавилась блинчиком, и в глазах у неё промелькнул страх.

— Вот это деревня на заднем плане, узнаёшь?

Катя кивала головой, словно находясь под гипнозом, и таращилась на рисунок. Перекошенные дома, кривые деревья, люди треугольные, с квадратными головами.

— Это люди, скотина.

Оля продолжала объяснять дальше, пока Катя не заговорила:

— Это нелюди, призраки. Где ты видела таких людей? Вместо глаз болотная тина, лица мрачные, с перекошенными от злобы глазами. Жуть, Оля, жуть. Бры-ы-ы, я, наверное, пойду домой, прости. От твоих картин мороз бежит по спине. Они могут напугать до смерти. Страх как боюсь кладбища, а у тебя тут на рисунке живые мертвецы.

Оля всячески доказывала подруге обратное, однако та даже слушать не желала. Быстро ретировалась домой, и больше никогда не приходила в гости. Зато на следующий день вся школа знала, что Оля рисует смерть, всадников без головы и мёртвую, обезображенную землю. Досталось тогда Ольге от учителей. Её вызвал к себе директор, и долго отчитывал за недостойное поведение для советской школьницы, пионера.