Геннадий Ангелов - Без права на жизнь [СИ]

— Да мне насрать на Михо и остальных. Что тебе от меня нужно?

Вскакивая, я готов был защитить себя и не дать избить дубинками. В голове шумело после перехода, и потребовались неимоверные усилия, чтобы собраться. От такой наглости Муха опешил и таращился на меня безумными глазищами. Верхняя губа его поддергивалась, и усы шевелились как у таракана после очередной дозы «дихлофоса». Белки глаз покраснели, кулаки сжались, и жизнь моя висела на волоске. Стрельцов Олег Витальевич возник как иудейский Миссия, и вальяжно держа руки в карманах брюк, подозрительно косился на меня.

— Сержант, что здесь случилось?

— Олег Витальевич, мы с аллеи услышали шум и грохот. Когда прибежали, увидели весь этот бардак.

Муха обвёл руками коптёрку и пожал плечами.

— На полу лежал Дёмин, и больше никого не было. Куда делись блатные, и кто это всё разгромил — ума не приложу.

— Так что же вы, болваны, здесь толпитесь? Живо найдите Михо и Жилу. Оставьте нас с Дёминым вдвоём.

Когда за вертухаями захлопнулась дверь, Стрельцов поднял уцелевший после драки стул и поставил посередине. Усевшись, он опёрся локтями на спинку, и ждал пояснений.

— Кто первым затеял драку?

— Олег Витальевич, я человек мирный, не самоубийца. Зачем мне сориться с блатными? Ещё срок сидеть.

— Так, так, Дёмин, ну и?

— Меня позвал Михо, хотел нагрузить на бабки. Я отпирался, и не уступал. Потом сами видите, что случилось.

— Вижу, Дёмин, вижу. Что Бог послал мне такую проблему в твоём лице, что я даже не знаю как быть.

Он наигранно улыбался, поднимал брови, и показывал своим видом полную растерянность. Игра была неубедительной, как начинающий актёр Стрельцов в театре ни на одну из ролей не смог бы претендовать. Но как старался, как старался. Мне нужно было отдать ему должное. Такое, почти отеческое отношение к заключённым, внимание, забота и прочее, могла быть воспринята только как искреннее желание помочь. И большинство из заключённых это именно так и воспринимало. И попадались на пустой крючок без наживки.

— Не темни, Дёмин, не надо. Какое к тебе имеет отношение Ткачёв?

Этот вопрос поставил меня в тупик. Я, признаться, замешкался с ответом. Но он как плохой актёр, сам мне помог выйти из затруднительного положения.

— Я сразу тебя раскусил. Никакой ты не зэк. Прислали с проверкой, так же? Киев ведёт зачистку в исправительной системе, и выявляют взяточников. Копают под «хозяина» и хотят везде своих людей поставить.

Опуская глаза, я едва скрывал улыбку. Это же надо, до такого додуматься.

— Вижу, что прав. Мне нужна, Дёмин, положительная оценка моей работы. Может ты и не Дёмин, это не столь важно. Поможешь? У меня были проблемы на прошлом месте работы, в Одессе. И сейчас, мне бы не хотелось остаться за забором и жить на скудное пособие от государства. Давай договоримся по-хорошему. Как и обещал, я не трогаю тебя, ты мне не ставишь палки в колёса по работе. Ты здесь ненадолго, поэтому моё предложение как нельзя для тебя кстати. Но пойми меня правильно, без наказания я не могу тебя оставить. Не поймут. И это сразу бросится в глаза. Ну что, по рукам?

У капитана Пескова голова раскалывалась на две части. Как будто всё вокруг стало безликим и серым, и только клубы дыма и грохот танковых орудий, не давал окончательно сойти с ума. Немецкие танки били с таким напором и жестокостью, что время остановилось, превратилось в воронку, затягивающую всё живое на веки вечные. Без права на новую жизнь. Песков в Бога не верил, и всегда равнодушно смотрел на старенькие, прохудившиеся церквушки с золотыми куполами в деревнях. Никогда не заходил внутрь, и даже боялся об этом подумать. Человеком он был не набожным, и на все доводы бабушки, и советы не гневить Бога, не богохульствовать — махал рукой, и после в комнате, запираясь на ключ, смеялся до коликов в животе. Не понимал, как нарисованный Бог может помочь человеку. Однако сейчас ему почему-то показалось, будто что-то он в жизни упустил, важное. И не смотря на дикую головную боль, понял: его потянуло зайти в Церковь, увидеть старинные фрески, иконы, прикоснуться к ним, поговорить с ненавистным Советской власти попом, по душам. Странно. Это случилось впервые в жизни, почему-то именно сейчас, на пороге смерти, когда в любую минуту вражеский снаряд разнесёт его легковесную коробочку с тринадцатью миллиметрами брони на кусочки, он захотел помолиться. Вспоминая слова, которые часто шептала перед иконами бабушка, Глафира Андреевна Песков, бормотал под нос обрывки фраз: «боже, спаси и сохрани», «помилуй мя грешнаго», и с замиранием сердца ждал чуда. Пот заливал глаза и, вытирая лицо грязной, промасленной тряпкой, Песков молился. Умирать не хотелось, и лежать в луже крови на холодной и сырой земле, брошенным и забытым, тоже. Их колона лихо прорвалась к деревне, оставляя позади оборонительный рубеж немцев возле реки, однако к моменту наступления враг подтянул резервы, и поливал их свинцом как из «рога изобилия».

В голове продолжало шуметь, и отдавая приказы Петренко, Песков уже потерял счёт горевшим танкам. И «тигры», и «тэшки», стояли друг против друга с разбитыми гусеницами, порванными в клочья боками и отбитыми башнями. Кое где бегали немцы и, прячась в воронках, ждали своих и помогали раненным.

«Т-26» против «Тигров», был как «моська и слон». Кусал, огрызался, гавкал — не больше. «Тигр» хоть и боялся прямых попаданий по гусеницам, всё равно имел броню неуязвимее. «Тигр», он же VК4501, «Н1», прошёл первые испытания весной сорок второго года. С массой в 57 тонн, экипажем из пяти человек, танк развивал скорость до 35 км/ч. Башня и вооружение фирмы «Крупп» с зенитной пушкой FluK 36, 88-мм, броня корпуса — 100 мм, борта — 80 мм. Начиная с лета 1942 года по май сорок третьего, с заводского конвейера фирмы «Хеншель и сын АГ» сошли 285 новых танков конструкции Э. Адерса.

«Т-26» превосходил в манёвренности противника. Двигатель четырёхцилиндровый, карбюраторный, с воздушным охлаждением, при своих девяноста лошадок, развивал приличную скорость, до 30 км/час. Пушка 45 миллиметровка, пулемёт ДТ-29, с дисковыми магазинами. Только если противника в два раза больше, никакая манёвренность не поможет.

Утром прошёл сильный дождь. Мощные «Тигры» гусеницами превращали размытые дождём дороги в месиво, с глубокими бороздами. Их наводчики расстреливали «Т-26» в лёгкую, и даже не добивали. Достаточно было одного точного удара и стальные пластины с заклёпками, словно полы длинного плаща, били, хлопали по тонким бортам, как крылья раненой птицы, и волочились по земле, оставляя длинные борозды.

Их рейдовый отряд из десяти танков не выполнил задачу. Песков кричал, ругался матом, искал глазами цели, но всё бесполезно. Танк прыгал по кочкам, в любой момент мог свалиться в канаву и застрять в болотной жиже. Уже пять или шесть машин из его роты застыли в страшных, смертельных позах, с ранениями, несовместимыми с жизнью. Песков, вспоминая фамилии командиров экипажей, с горечью понимал, каких молодцов потеряла Родина. Лучших сынов, смелых и отважных. Избегая лобовых атак, танк Пескова уже уходил с поля боя в сторону. В кромешном аду из дыма и огня, маневрируя, ломая старые сараи и заборы, искал укрытие, чтобы сделать небольшую передышку. И тут он увидел, как горит «Тигр». Кто-то из его роты подбил немецкий танк, и башня опрокинулась набок, открывая чрево лютого зверя, и не давая экипажу выбраться наружу. «Тэшка» Пескова встала за широкой стеной дома и, поворачивая башню на дорогу, прикрывала свой же тыл. В наступившей тишине Песков расстегнул шлем и с ненавистью бросил в сторону. В танке воняло палёной резиной, и ещё чёрт знает чем. Хотелось на воздух, и Песков первым делом открыл люк и выбрался наружу. Справа были кусты и гора дров. Бой затих и Песков раздумывал, что делать дальше. Стрелок не торопясь выполз из танка, тяжело дыша, уселся рядом и молчал.