Виктория Шваб - Сотворение света [litres]

Всего четыре дня. И король и королева мертвы, а Рай не смог больше ждать.

– И вы просто так его отпустили? – рявкнула Лайла, обращаясь к стражнице.

Айзра вскинулась.

– У меня не было выбора! – Она взглянула Келлу в глаза. – С сегодняшнего дня Рай Мареш – наш король.

Реальность обрушилась на Келла, как лавина.

Рай Мареш, юный принц, кутила и бесшабашный гуляка, принц, воскрешенный из мертвых…

Мальчишка, всегда любивший играть в прятки, шедший по жизни, как по театральным подмосткам.

Его брат, однажды прельстившийся проклятым талисманом, потому что тот якобы мог даровать ему силу.

Его брат, который просил прощения, вырезая буквы на собственной коже, и держал руку над огнем, чтобы почувствовать себя живым.

Его брат теперь – король.

И каково же его первое королевское деяние?

Отправиться прямо в логово Осарона.

Келл с удовольствием намылил бы ему шею – но тут он вспомнил ужасную боль, которую ощутил в лодке, боль, приходившую волна за волной, снова и снова. Тени этой боли до сих пор пробегали по его телу. Рай! Ноги Келла сами понесли его мимо Айзры, мимо каменных чаш по сторонам ворот – к выходу из Розового зала, в лондонскую ночь.

Он услышал шаги за спиной. Быструю и тихую воровскую поступь Лайлы, уверенный шаг Холланда. Но Келл не оглянулся, как и не взглянул вниз, на простертые под ногами тела спящих лондонцев. Взгляд его оставался устремленным на реку – и на невероятное теневое сооружение, вздымавшееся над ней.

Келл всегда воспринимал королевский дворец как своего рода второе солнце, поднимавшееся над городом и освещавшее его. Если так, то дворец Осарона был полным солнечным затмением, клочком абсолютной тьмы, и только края его слегка пульсировали отраженным светом.

У Келла за спиной Холланд извлек клинок из ножен спавшего на земле воина. Лайла тихо выругалась, пробираясь между тел, но оба его спутника не сильно отставали.

Трое антари вместе перешли по ониксовой дуге дворцового моста.

Вместе оказались у врат из черного полированного стекла.

Келл взялся за дверную ручку и нажал. Двери поддались. И тут Лайла перехватила его за запястье.

– Это в самом деле хороший план? – спросила она.

– Единственный, какой у нас есть, – отозвался Келл. Холланд снял с шеи цепочку с передатчиком и спрятал устройство в карман. Он почувствовал взгляд Келла, поднял голову и встретился с ним глазами. Один глаз – зеленый, другой – угольно-черный, и оба неподвижные, как у маски.

– Так или иначе, – произнес Холланд, – сейчас все это закончится.

– Закончится, – кивнул Келл.

Они оба посмотрели на Лайлу. Та вздохнула и отпустила руку Келла.

Три серебряных кольца блеснули в угасающем свете – кольца Келла и Лайлы были только эхом кольца Холланда. Но все три пели объединенной силой, когда двери дворца распахнулись, и трое антари шагнули во тьму.

Стоило Келлу переступить порог, в груди его вспыхнула боль. Будто стены темного замка Осарона приглушали связь между ними с Раем, а теперь, когда преграды больше не существовало, нить натянулась с небывалой силой, и каждый шаг еще глубже погружал Келла в страдания его брата.

Лайла уже извлекла наружу два ножа, но дворец вокруг казался пустым, коридор – совершенно безжизненным. Магия Тирена работала – она лишила чудовище его марионеток, но Келл чувствовал отраженное напряжение Лайлы в собственных костях, видел эту же тревогу на обычно непроницаемом лице Холланда.

Все в этом дворце было не так, все казалось противоестественным. Как если бы они покинули Лондон, вышли за пределы времени, за пределы жизни – в какую-то чужую, несуществующую реальность. Это была магия, лишенная равновесия, сила без узды, и она оставляла отметины, пачкала, пятнала. Любая поверхность, зараженная черным ничто, истлевала и умирала.

Но в самом центре огромного зала билось средоточие этой силы.

Келл чувствовал это живое биение.

Это бьющееся сердце.

А потом, когда глаза привыкли к темноте, Келл увидел Рая.

Его брат висел в воздухе в нескольких футах над полом, опутанный паутиной льда. Его тело удерживали десятки острых ледяных шипов, проникавших сквозь плоть, и их концы были красны от крови принца.

Рай был жив, но только потому, что не мог умереть.

Грудь его вздымалась и опадала, на щеках замерзли слезы. Губы его шевелились, но слов не было слышно. Под ним натекла целая кровавая лужа.

«Это все твоя?» – помнится, в ужасе спросил его Рай – давно, в юности… Келл тогда разрезал себе запястья, чтобы исцелить его. «Это все твоя?»

Теперь же Келл едва не поскользнулся в луже крови Рая, когда бросился вперед. У воздуха был металлический привкус.

– Стой! – крикнула Лайла.

– Келл, – предостерегающе окликнул Холланд.

Но если бы это была ловушка, их бы уже поймали. В тот же миг, когда они вошли во дворец.

– Держись, Рай!

Ресницы принца вздрогнули при звуке голоса Келла. Он попытался поднять голову – но не смог.

Когда Келл наконец смог дотянуться до брата, его рука была мокра уже от его собственной крови. Он мог бы растопить лед единым касанием, одним словом, будь у него такой шанс.

Но его пальцы замерли в дюйме от ледяной корки, остановленные чьей-то чужой волей. Келл боролся, пытаясь освободиться, и тут откуда-то из тени, собравшейся позади трона, зазвучал голос:

«Это мое».

Голос раздавался как будто ниоткуда. И сразу отовсюду. И все-таки у него был источник – не пустотелая конструкция из теней и магии, а человеческое тело с губами, гортанью и легкими.

Это тело вышло на свет, и красные волосы, обрамляя лицо, струились по воздуху, будто подхваченные невидимым ветром.

Ожка.

Совсем недавно Келл последовал за ней.

Послушался ее лживых речей в дворцовом саду, ее слов, которые в сочетании с его гневом и сомнениями обратились в яд, и позволил ей увести себя в иной мир, в ловушку.

И снова увидев Ожку, он содрогнулся.

Совсем недавно Лайла убила ее.

Сошлась с ней в бою у дверей, за которыми кричал от боли Келл, а в другом мире тогда умирал Рай, и выбора у Лайлы не было – только драться. Она потеряла стеклянный глаз, а взамен забрала жизнь этой женщины, перерезав ей горло.

И снова увидев Ожку, она улыбнулась.

Совсем недавно Холланд создал ее.

Подобрал на улицах Кочека, в переулках, на которых много лет назад протекала и его жалкая жизнь, и дал ей шанс – такой же, какой некогда предоставил ему Ворталис. Шанс стать чем-то большим, сделать что-то большее.

И снова увидев Ожку, он застыл.

Ожка, убийца…

Ожка, вестница…

Ожка, антари…

– больше не была собой, не была Ожкой.