Мария Британ - Бояться нужно молча

Я согласился.

Оскар поведал мне много чего о специфике индикаторов. К примеру, что карма – это код, заставляющий наш организм подчиняться компьютерам.

– Впервые я рад сотрудничать с преступником, – увлеченно бормотал Оскар. – Я улажу формальности с документами. Ты станешь другим человеком с новыми базой данных и индикатором.

Мы пили чай в его кабинете. Он то и дело прислушивался к шуму в коридоре.

– Сущностей не пускают в город, – повторял я слова тех, кто все детство учил меня трем правилам обнулившихся: быть Человеком, быть Силой и… быть Тенью. Отражением. Право жить дано лишь людям по ту сторону.

– Если соблюдать строжайшую диету, тебя не отличат от здоровых. Пройдешь краткий курс хирургии. Будешь раз в неделю менять индикатор…

Я спросил у него только об одном.

– Зачем? Почему вы уволились?

Он долго молчал, а затем тихо произнес:

– Меня здесь никто не держит.

До Семерки я так и не дошел. Оскар им что-то наплел, а на следующий день в третьем блоке умер больной номер тысяча восемьдесят один. Ник Рейман. Вместо него появился никому не известный парнишка Матвей. Не сущность.

Хоть Оскар и запретил рассказывать об этом Марку, я не смог оставить друга без объяснений. Ранним утром, пока он спал, я спрятал в его шкафу записку, что со мной все в порядке, и ушел.

С тех пор мы с Оскаром живем в заброшенном офисе. Продаем проги и экспериментируем с кармой. Мы сделали нечто похожее на индикатор и базу данных обычного человека. Все аналогично. Разница в одном: мы использовали собственный сервер.

Я согласился на роль подопытной мышки, и Оскар вшил мне в левое запястье маленький чип. Ночи напролет мы исследовали принципы работы «нашей кармы». Спустя несколько неудачных попыток у нас получилось. Мы создали алгоритм излечения. Сначала удаляется код, привязанный к человеку, а потом – чип. Все просто.

Это натолкнуло меня на мысль о программировании души. Собрав тонкий планшет, я попытался через него «превратить» себя в код. Оскар не одобрял мои занятия, но помогал, когда я просил совета.

У Ларса я прояснил некоторые моменты – о небеса, неужели кто-то еще пишет души?! – И теперь жду не дождусь, когда снова сяду за код.

Было в моей жизни и кое-что другое. Эти шесть лет, свободные шесть лет я думал о вас. О родителях, об Альбе… о тебе. Марк оказался неправ. Жизнь в городе лучше. В тысячу раз. Даже я, повернутый прогер, это заметил.

Мне исполнилось семнадцать. Было начало лета, и мы с тобой случайно столкнулись на улице. Лицом к лицу. Нет, правильнее – маска к маске. Но я узнал тебя. Как-то… вспомнил. По каштановым волосам и неразборчивому «простите». По неуверенным, но быстрым шагам. Ты бежала. И до сих пор не можешь остановиться.

Я проследил за тобой. Вычислил, где ты живешь, потом нашел Альбу. Мне было интересно за вами наблюдать… Ник Рейман для вас умер, но меня привлекала жизнь, частичкой которой я мог бы быть. Утром ты ездила в магазин за печеньем, иногда навещала родителей, днем снимала пранки с вечно веселым толстячком. Смотреть на вас было забавно. Я выучил твое расписание наизусть. Издалека ты казалась счастливой… Как жаль, что я не разглядел тебя вблизи.

Я уговорил Оскара взять на квест вас с Альбой, хоть и понимал, что вы не очень ладите. Мне хотелось изучить вас, ваши жизни. И только в день испытания я осознал, как ошибся. Вы заперлись в окровавленной комнате и никак из нее не выберетесь.

Прости меня, Шейра.

И прости себя.

Мне нечего ответить Нику. Слова исчезли, а я осталась одна, наедине комком под ребрами. Его трепещущее волнение заставляет кожу покрываться мурашками.

Мой друг был рядом, но прятался в тени, когда меня съедал самый страшный садист – чувство вины. Я тонула с каждым днем все быстрее. А он видел во мне счастье. Я металась в панике и отчаянии. А он боялся напомнить о себе.

Я умирала. А он наблюдал.

Нет, я не зла на него. Я заслужила такую жизнь, и это мое наказание.

До нас доносится крик Ольви. Повалив истерично хохочущую Альбу в воду, он пытается от нее сбежать.

– Покажи руку, – прошу я, хватая Ника за левое запястье.

В кисть вшит темный чип, маленький, непохожий на тот, что следит за кармой.

– Теперь ты ненавидишь меня? – спрашивает он. В его голосе столько горечи и печали, что я не сдерживаюсь:

– Нет, себя.

Ник выводит пальцем на песке мое имя.

– Не нужно было сталкивать вас с Альбой. – Он сглатывает. Еще и еще. Колючие оправдания прочно засели в горле. – Я пытаюсь. Честно. Я пытаюсь быть рассудительным. Чтобы выжить, я просчитываю все до мелочей, но иногда… не выдерживаю. Я просто хотел познакомиться с вами заново. Без прошлого. Но тогда я и не представлял, что вы в нем живете.

Как жаль, что я оставила биомаску в электричке. Что-то горячее и пульсирующее обжигает щеки. Глаза наполняются предательской влагой.

– Это жестоко… я скучала.

Ник обнимает меня за плечи и упирается подбородком в мой висок.

– Пойми кое-что. Я – другой человек.

– Ты Ник, – хриплю я.

Мне страшно на него смотреть. Я до сих пор не привыкла к бойким ударам его сердца.

– Ты дрожишь, – вздыхает он, обнимая меня сильнее.

Я тону в нитях, связывающих нас, и ужасаюсь мысли, что мне это нравится. Ник слишком, слишком близко.

– За что ты так добр? – беззвучно лепечу я.

Вот-вот произойдет что-то непоправимое. То, чего не должно быть никогда, ни при каких обстоятельствах.

«Чего ты боишься?» – стучит в висках.

Я с трудом вырываюсь из его объятий.

– Чуть больше, чем через неделю мы с Альбой обнулимся.

Мой хриплый картонный голос разрывает связь, и я с облегчением чувствую, что комок под ребрами успокаивается.

– Я… догадывался, – рассеянно моргает Ник. – Что же, у нас достаточно времени. – Он кивает в сторону электрички. – И… Нам пора.

Пора. Конечно пора.

Мы одеваемся и зовем ребят.

Вагон встречает нас тоскливой тишиной. Женщина, парень и старушка по-прежнему на своих местах. Мы с Ником и Альбой удивленно переглядываемся, и лишь Ольви подкрадывается к ним и восклицает:

– Господа пассажиры, я вас не понимаю. Водичка – парное молоко, а вы в душном вагоне прячетесь!

Никто не отзывается, и он осторожно трясет женщину за плечо.

– Эй, вы что, спите? С открытыми глазами? Серьез… Что за чертовщина!

Электричка трогается. Женщина безжизненно падает на пол. Ее белоснежная блузка покрыта красными пятнами. В тон берету.

– Приятного пути, уважаемые пассажиры, – гремят динамики.

Почему вы молчите? Поговорите с нами, умоляю.

На спинах трех пассажиров видны алые пятна. Я слепну от такой яркости. И не расстраиваюсь.

Мы отчаянно цепляемся за поручни. Электричку трясет. О, этот запах. Ледяной, с привкусом железа. Странно, что я не почувствовала его сразу.