Чарльз де Линт - Семь диких сестер

– Миссис Тиммонс говорила, что Джексонов срочно вызвали в город, – сказала она. – Что-то насчет внуков – кто-то из них заболел. И когда они узнали, было уже слишком поздно искать себе замену. Вот и все.

«Может, все, а может, и не все», – ворчала про себя Лорел. Как бы там ни было, с прошлых выходных им не удавалось нигде поиграть. Ни поиграть, ни потанцевать. Все, что им оставалось, – ждать начала учебы, работать по дому и пялиться в телевизор, где бесконечно сменяли друг друга клипы на музыкальном канале.

Лорел оперлась о мотыгу.

– Так хотелось врезать то попурри с «Зигги Стардаст» [8] Лорел имеет в виду знаменитый альбом Дэвида Боуи «Взлет и падение Зигги Стардаста и Пауков с Марса» (1972). , что мы выучили, – просто чтобы посмотреть на физиономии стариканов-скрипачей.

Близнецы очень любили старинные мелодии, но у них имелась необузданная страсть к музыке семидесятых и восьмидесятых – Лорел и Бесс проделывали разные фокусы, навязывая песням аранжировки в стиле ретро. В расход шло все: от «Пинк флойд» до панк-рока и диско. Получалось с переменным успехом.

– И что мы имеем взамен? – вздохнула Лорел. – Всю эту скукотищу.

– Да, со скукотищей действительно перебор, – согласилась Бесс.

– Вот случилось бы поблизости что-нибудь интересное.

И в этот самый миг, словно кто-то внял их пожеланию, они услышали скрипку. Музыка тихо плыла вниз по холму через пастбища прямо к их огороду. Близнецы как по команде подняли головы.

– Ты слышишь? – спросила Лорел.

– Вроде еще не оглохла, – отозвалась Бесс.

– И что это, как считаешь?

– Понятия не имею, – покачала головой Бесс. – Но точно не Марти.

Лорел кивнула:

– Да, слишком уж нежно выводит. На Марти не похоже.

– Вообще ни на кого не похоже, – подхватила Бесс, послушав еще немножко.

Не только скрипач показался им незнакомым, но и сама мелодия. И сопротивляться ее зову не было сил.

Лорел положила мотыгу:

– Ты думаешь о том же, о чем и я?

– Конечно.

Бесс вытерла руки о джинсы, и близнецы направились в дом за инструментами.

Рут навалилась на подоконник, с которого должна была стирать пыль. Она смотрела на Лорел и Бесс, направлявшихся в сторону леса с музыкальными футлярами в руках.

– Почему они бросили работу, а мы тут торчим? – возмутилась она.

Грейс, ее сестра-близнец, тоже встала у окна.

– Так они о нас и подумали, ага.

– Ну да. А знаешь, что будет весело? Если спустимся и закопаем все эти их картохи обратно в землю!

– Возни много, – покачала головой Грейс. – А знаешь, что еще веселее?

– Что?

– Спрятать их инструменты, а в футляры положить завернутые в футболку камни, чтобы вес не изменился!

Рут обернулась к сестре с восторженной улыбкой:

– Ты что, так и сделала? Да ладно!

– Я не говорю, что сделала или не сделала. Я просто говорю, что весело было бы. – Она умолкла и хитро улыбнулась. – Но они бы точно уж поняли, в чем дело…

– …если бы вчера вечером были танцы… – догадалась Рут.

Грейс кивнула:

– Их позвали бы на сцену, они открыли бы свои футляры… Вот была бы умора!

Близнецы, захихикав, сползли на пол спинами к стене. Они смеялись и никак не могли остановиться – каждая, глядя на сестру, прыскала еще громче.

– Мама нас точно убьет, – пробормотала Бесс, когда сестры двинулись через пастбище.

Она несла свой футляр от банджо как ни в чем не бывало, нимало не смущаясь его весом.

– Убьет, если узнает, – хмыкнула Лорел. – Думаю, у нас не меньше двух-трех часов, а то и больше, если она решит повидать миссис Рунион.

Бесс улыбнулась. Миссис Рунион, симпатичная старушка, жила на окраине города. Она могла заболтать любого насмерть, ей только дай возможность. Бабуля Баррелл говаривала, что миссис Рунион, видно, не умолкала с самого рождения; правда, мама вроде бы не возражала. Она в этом совсем как Джейни – обеим нравится общаться со стариками. Мама все время повторяет:

– Наша история оживает в тех, кто провел в этих краях столько лет, как миссис Рунион. Не станет их – и мы утратим часть самих себя, если только не будем внимательно слушать то, что они готовы нам поведать.

Бесс часто казалось, что ей это почти понятно. Они с Лорел чувствовали примерно то же самое к музыке. Близнецы, правда, никогда не были большими охотницами до длительных бесед со старушками вроде миссис Рунион. Зато они не видели ничего странного в том, чтобы прошагать пару миль вверх по не очень-то ровной дороге и послушать, как неизвестный парень терзает струны своей скрипки или выводит древнюю балладу.

Музыку тоже нужно было передавать из поколения в поколение. По крайней мере, все эти старые песни и мелодии.

– Она не виделась с миссис Рунион уже пару недель, – заметила Бесс. – Готова спорить, сегодня мама там зависнет.

Лорел кивнула:

– Ты только послушай этого скрипача.

– Пьеса мне совсем не знакома, – призналась Бесс.

– Даже не представляю, кто бы это мог быть – здесь, в нашем лесу.

– Наверное, кто-то из фейри тетушки Лилиан, – рассмеялась Бесс.

– Я-то думала, Джейни переросла все эти байки.

– Думать ты можешь что угодно, да только это не так.

Они добрались до опушки и пошли по оленьей тропе, петлявшей по склону холма. С каждым шагом музыка играла все громче, и сестры не могли не восхищаться мастерством скрипача. Басы звучали глубоко и насыщенно. Высокие ноты проскальзывали среди трепещущих листьев и пронзали осеннее небо. И столько было в его игре полноты и гармонии, что скрипка не нуждалась ни в каком сопровождении – ни гитаре, ни банджо.

Улыбнувшись друг другу, близнецы ускорили шаг. Неведомый скрипач был где-то совсем близко, и сестры дрожали от нетерпения. Их путь вел к просеке, и там, прямо посередине, на пересечении двух тропинок, стоял самый странный на свете маленький человек.

В нем было всего фута три, и видом своим он напоминал ходячий куст. Человечек с корой и листьями играл на скрипке чуть ли не в половину собственного роста. Непонятно было, где заканчивается инструмент и начинаются его руки. Вместо волос у него росли мох и листва, а вместо пальцев торчали узловатые ветки. Но этими ветками он умудрялся создавать музыку.

Заметив сестер, он перестал играть. Близнецы и удивительный скрипач в оцепенении уставились друг на друга – никто из троих не осмеливался ни говорить, ни шевелиться, ни даже нормально дышать.