Владимир Корн - Волки с вершин Джамангры [litres]

– Лучше и самому мне не удалось бы объяснить.

– Но кто же он тогда? Фамильяр или все-таки материальное существо?

– Фамильяров не существует, сарр Клименсе.

– Следовательно, он где-то рядом? Человек, который и насылает на меня мороки?

– Нет. Здесь наверняка замешаны высшие силы.

Как говорят в народе – уголь сажи не белей. Но, по крайней мере, не придется подозревать всех и каждого – Клауса, Виктора, Александра и так далее.

– А это не может быть предметом?

Ведь в таком случае стоит только избавиться от какой-нибудь из своих вещей, как наваждения прекратятся.

– Предметом? Нет. Вам когда-нибудь попадалось оружие, имеющее необыкновенные свойства? Особую быстроту, например, точность, силу удара или что-то еще?

Через мои руки прошло достаточное количество оружия. Разного и порой настолько причудливого, что даже трудно в нем его признать. Но всегда, без исключения свойства любого из них зависели только от мастерства.

– Ни разу.

– Как нет перстней на удачу в карточных играх, ожерелий, помогающих влюбить в себя мужчину или женщину, отпугивающих хвори талисманов и прочих волшебных вещей.

Тогда почему Дом Благочестия так охотно ими торгует? Хотя спрашивать об этом у представителя Дома Истины в лучшем случае бестактно, ведь денег он не признает вообще. Что, наверное, правильно, поскольку истина может заключаться в чем угодно, но не в металлических кругляшах желтого цвета с оттисками на них гордых профилей, как правило, полных ничтожеств. Истина не может быть в золоте хотя бы по той причине, что оно – лишь посредник. Вообще непонятно, на что существует Дом Истины. И куда уж понятней, почему самый малочисленный. Наверное, он единственный, куда я смог бы примкнуть. Если бы не шитье золотой нитью на стоячих воротниках их мантий: не Пятиликий ли заявил, что все люди равны всегда и во всем?

– Тогда, возможно, мне нужно оставить своих спутников и вернуться в Гладстуар?

– И далеко вы от себя убежите? Тот, кто все это затеял, не оставит вас в покое нигде. Хотя, может быть, это и есть цель. Или одна из них. Чтобы вы полней представляли картину происходящего, сарр Клименсе. Играете в шахматы?

– То, что я умею, трудно назвать игрой.

– Не имеет значения. Просто представьте – клеток тысячи, фигур тоже. Вы разыгрываете партию, стремитесь в ней к какой-нибудь комбинации, ваш противник обдумывает контрмеры, вдруг появляется еще игрок, двое-трое, куда больше, и каждый из них делает по несколько ходов кряду. Причем и белыми, и черными, затем на некоторое время уходят. И так раз за разом. А самое главное, они имеют право их делать. И еще им неинтересен конечный результат – их забавляет сам процесс.

Сомнительно, чтобы даже Клаус при таких правилах смог свести игру хотя бы к ничьей.

– Кстати, когда вы намереваетесь покинуть Ландар?

– Завтра, – твердо заявил я, как бы ни хотелось продолжить занятия с Огюстом Ставличером.

– Знаете, мне пришла мысль посетить Гласант. И брат Корнелиус в письме об этом же просил. Вы ничего не имеете против, если я отправлюсь туда в компании с вами?

– Как вам будет угодно.

– Даниэль, куда собрался? – спросил Клаус, наблюдая за тем, как мне седлают Рассвета.

– На луга. Хочется посмотреть, что осталось от копны сена. А заодно хорошенько запомнить ее местоположение.

– Оно-то тебе зачем?

– Ну как же? Когда ты прославишься на посту наместника Клаундстона, на том месте обязательно воздвигнут монумент, и в здешних краях появится еще одна достопримечательность. Думаю, с течением времени она начнет собирать не меньше народу, чем явление Пятиликого. Остается только подумать над концептом скульптурной композиции. По моему скромному мнению, она обязательно должна состоять из двух обнаженных тел, которые сплелись в любовном экстазе. Относительно женского лица пока ничего не приходит в голову, но твое, Клаус, непременно должно быть обращено вдаль, желательно в ту сторону, где и находится Клаундстон. Все-таки посвящена она не самому факту соития как таковому, а тому, что в ней принимал участие Клаус сар Штраузен. Помимо того, считаю, зрительно мужская голова должна находиться выше задранных вертикально в небо женских ног. Если анатомически сие возможно. Что по этому поводу думаешь? Есть какие-нибудь мысли, идеи?

– Скажу лишь, что рад наконец-то видеть тебя в хорошем настроении: в последнее время ты был сам не свой.

– Кстати, кусочек темного стекла приготовил?

– И на кой ляд мне темное стекло?

– Чтобы не ослепнуть, глазея на Пятиликого. Да, мы выезжаем завтра.

– Завтра так завтра, – легко согласился Клаус. – Стаккер уже знает?

– Еще нет. Встретишь, передай ему, не сочти за труд.

Рассвет нес меня вдоль берега Ланды, оставив далеко позади сопровождение из трех наемников Стаккера. Поначалу они пытались держаться рядом, но куда там! В скорости с ним мог соперничать лишь Красавчик Клауса. Но только не в выносливости, и к этому времени он тоже обязательно бы отстал. Куда я так несся, пугая взмывающих в небо перепелок и спасающихся бегством зайцев? Самому бы знать. Но так хотелось пустить коня бешеным галопом и ни о чем не думать. Не нахлестывая его, давая ему не шенкелей, а только свободу. Ведь и он наверняка успел заскучать в стойле. Фермы давно остались позади, а мы продолжали нестись. Я и не пытался задать направление Рассвету, полностью ему доверившись. Сочтет нужным перейти на шаг, так тому и быть. И уже тогда начну оглядываться по сторонам – и где это я оказался? Но Рассвет все не думал переходить хотя бы на рысь, продолжая мчать меня куда-то вдаль.

Ландар располагался в долине между двух горных хребтов, и потому что на востоке, что на западе была видна череда заснеженных пиков. Там, на юге, куда и лежит наш путь, они исчезнут совсем, уступив место степи, которая упрется в побережье Канлайского моря. Увидеть море мне довелось единственный раз. Помню, долго потом снились крики чаек, шорох прибоя и белые пятнышки парусников на горизонте.

Наконец я перевел Рассвета на шаг. Ближе к реке, почти на самом ее берегу, виднелся сложенный из неотесанного камня домишко, с крытой рогозом крышей. Из очага неподалеку от него поднимался сизоватый дымок, а рядом застыла фигурка одиноко сидящего человека. Дальше, за рекой, пасся большой табун.

Судя по ряби на воде – а она появляется при безветрии только в неглубоких местах, напротив хижины находился брод. К ней-то я и направился. Почему-то захотелось посидеть, глядя на реку, слушая ее журчание и вдыхая дымок от костра. А возможно, завязать разговор со случайным человеком. Разговор ни о чем, не преследующий никакой цели и ни к чему не обязывающий. Словом, почувствовать умиротворение, особенно ценное после сутолоки переполненного людьми Ландара.