Генри Олди - Кукла-талисман

Старик взмахнул рукой, очерчивая круг над головой:

– Умершие живут рядом с нами. Это по-прежнему члены семьи, для живых они во многом живы. Получив благодарность от князя, господин Цугава становится на колени перед алтарем и докладывает предкам об обстоятельствах получения. Сделав важную для семьи покупку, он оставляет ее у алтаря на ночь, а то и на два-три дня. Наметив дела, господин Цугава советуется с предками, испрашивает помощи и дозволения. Как вы считаете, он согласится лишиться всего этого, отвергнуть связь с корнями семьи ради сомнительной возможности уберечь сына? А мы даже не сможем с уверенностью пообещать ему, что попытки самоубийства прекратятся! Предки заперты навсегда, отменить запрет я не смогу. Считайте, что мы сняли охрану дома в то время, когда вокруг ждут враги: беды и несчастья. И вот молодой Ансэй успешно разбивается вдребезги, спрыгнув с обрыва, или вспарывает себе живот…

Подняв метлу, настоятель черенком указал на меня:

– Что после этого сделает с вами господин Цугава? Со мной – ладно, моя жизнь и без того легче перышка. Но вы, Рэйден-сан! Вы готовы рискнуть?

Я встал на колени:

– Я глупец, Иссэн-сан. Моя голова набита песком. Спасибо, что просветили меня, ничтожного! Я возвращаюсь в усадьбу. И клянусь, что не вернусь к вам с таким же жалким докладом, как сегодня.

Прибежали мальчики с чаем. Хотели разлить по чашкам, но старик им не позволил. Не позволил и мне, хоть я и проявил большую настойчивость. Все сделал сам: медленно, спокойно, давая глупому Рэйдену возможность осмыслить сказанное в полной мере.

– Обратите внимание на меч, – посоветовал он, вдыхая тонкий аромат. – Меч на алтаре. Думаю, вы и сами уже собирались это сделать.

Я кивнул.

– Этим мечом, – развивал мысль настоятель, – молодой Ансэй пытался свести счеты с жизнью. Этот меч падает с алтаря, когда юноша во сне решает удавиться. Падение меча – дурной знак. Падение с алтаря – трижды дурной. В древности говорили: меч – душа самурая. Чей это меч, Рэйден-сан? Выясните, нам пригодится имя. Когда я приду в усадьбу Хасимото, как охотничья собака, имена усилят мое чутье. Но постарайтесь не подвергать себя риску! Знаю я вас…

– Собака, – пробормотал я. – Охотничья собака, бойцовая…

– Что?

– Так, ничего. Помните собачьи бои? Когда на меня хотели натравить псов?

Он тихонько засмеялся:

– Как такое забыть! Мне до сих пор жалко зарубленных животных.

– Я все думаю, Иссэн-сан… Если бы собаки загрызли меня насмерть – это точно была бы их вина, а не хозяев? Ударить человека ножом или натравить пса – какая тут разница? И то, и то – оружие. Вы уверены, что не случилось бы фуккацу?

Старик придвинул ко мне чашку:

– Пейте чай, Рэйден-сан. Можно ли в нашем суетном мире быть в чем-то уверенным до конца? Но запомните: в фуккацу нет посредника. Кто убил, тот платит. Иначе у трагедии, постигшей вашу семью, был бы иной финал. Аптекарь случайно сделал яд, ваш отец дал его своей матери, не ведая, что творит. Кто виноват в смерти вашей бабушки? Нет, не аптекарь. В фуккацу нет посредника, даже если нам это кажется несправедливым. Справедливость? Святому Кэннё следовало яснее излагать свою просьбу, обращаясь к будде. И то мало что изменилось бы – высшая справедливость нам недоступна.

– Ваша мудрость недоступна мне, это уж точно. Я вас не понимаю, Иссэн-сан.

– Собака – не нож. Животные обладают своей кармой. Высшие животные, такие как собаки, крысы, лошади – тем более. Они могут выбирать, соглашаться или отказывать. Они действуют в соответствии со своими желаниями и опытом. Собака, если ее натравили на вас, может кинуться или не кинуться. Может загрызть вас насмерть или просто укусить за ногу. Она может и вовсе не послушаться хозяина, и даже броситься на него. Я слышал, правительство рассматривало способы казни при участии животных. Решение, кстати, до сих пор не принято. Решение хозяев на собачьих боях тоже не было принято: угрозы прозвучали, травля не состоялась. Мы не знаем, как все сложилось бы на самом деле. Не знает и правительство, а проверить боится.

– В фуккацу нет посредника, – повторил я. – Если кто-то в усадьбе Хасимото и охотится на наследника, он делает это сам, своими силами. И убить себя молодой господин должен сам, иначе… Даже отчаянный мальчишка Иоши, решив убить брата Шиджеру при помощи собачьих клыков, не стал собакой, а всего лишь взбесил собаку, побудив кинуться на хозяина. О да, в фуккацу нет посредника, будь ты живой человек или злобный дух.

Я встал:

– Вы просили у меня имя, Иссэн-сан? Я принесу вам имя. А сейчас мне пора ехать.

Заржала лошадь, предчувствуя дорогу.

Бирку на въезде в усадьбу у меня приняли с такой радостью, словно подозревали, что я удрал для того, чтобы никогда в жизни не переступить порог дома клана Хасимото. Я бы и не возражал так поступить, но меня останавливали два ужасных стража: гнев начальства и мое собственное любопытство.

Знать бы еще, кто из стражей ужасней!

В гостевом домике меня ждал ужин. Перекусив от щедрот господина Цугавы и выпив чаю, я посетил сперва отхожее место, затем – домик для купания, где наскоро ополоснулся, и отправился спать. Ворочаясь на ложе, я пожелал себе мирных снов – например, распитие саке под цветущей сакурой в компании двух-трех певичек, которым нравятся молодые дознаватели.

Вместо саке я едва не получил топором в зубы. Увернулся, рубанул вслепую мечом. Зацепился за сучок шнуром, которым подвязал рукава кимоно, рванулся…

Ну да, конечно. Помню. На певичек можно не рассчитывать. А громила с топором, кажется, не слишком любил молодых дознавателей.

Поляна, лес.

Лезвие, обух, лезвие.

– Ты не Хасимото!

Я поднял взгляд к небу. С бешеной скоростью небосвод превращался в женское лицо. Покрывался белилами, обретал глаза, горящие диким бешенством, брови, нарисованные высоко на лбу, ярко-красный рот, искаженный воплем:

– Ты не Хасимото! Что ты здесь делаешь?!

– Сплю, – честно ответил я. – Я сплю, а ты мешаешь.

– Вон отсюда!

– Да с радостью! Тоже мне, счастье: топор да твои вопли. У тебя не найдется пары певичек?

Разбойник окаменел. Все вокруг застыло мошкарой в янтаре. Тьма упала на лес. И в этой тьме, взбалтывая ее, словно кипящую тушь, гремел женский крик:

– Вон отсюда!!!

Вон так вон. Не больно и хотелось.

– Скорее!

– Беда!

– С молодым господином беда!

Повторялся не только сон. Меж планками штор заполошно мелькали отсветы факелов. Слышались крики, топот ног. Едва успев накинуть верхнюю одежду, я босиком выскочил из гостевого домика и помчался к черному ходу в главное здание, куда уже спешили вассалы и слуги. Те, что несли факелы, опомнились у самой двери. Шарахнулись прочь, словно налетев на незримую преграду.