Генри Олди - Кукла-талисман

Нет, неудобно. Длины рук не хватает, силы недостает. Шнурок пальцы режет. Даже во сне вряд ли получится.

Оставив амулет свободно болтаться на шее, я внимательно оглядел тумбочку. Вот эти резные шишечки по углам… Что, если зацепить шнурок за шишечку? На ближней правой, кстати, и лак содран.

Зацепить удалось с третьей попытки: шелковый шнурок норовил соскользнуть. Но едва шнурок натянулся и передавил мне шею, как тумбочка опрокинулась с таким грохотом, что и мертвый проснулся бы! Ладно, Ансэя ничто не могло разбудить, сам видел. Но ни Хисикава, ни остальные ни словом не обмолвились о подобном шуме!

Ансэй не ронял тумбочку? Как-то исхитрился ее придержать? Я поднял тумбочку, поставил на место. Она оказалась легкой, почти невесомой – неудивительно, что опрокинулась. А ну, если так? Я вновь зацепил перекрученный шнурок амулета за шишечку. Сел спиной к тумбочке, завел руки за спину, уперся в теплое лакированное дерево. Подался вперед, натягивая шнурок…

Тумбочка, как живая, вывернулась из рук и опрокинулась едва ли не с бо́льшим грохотом, чем в первый раз. Такой шум должен был перебудить всех не только в господском доме, но и в жилищах вассалов и слуг.

Ладно, попробуем еще раз…

– Хисикава-сан!

Дверь отъехала в сторону. Вассал Цугавы с изумлением уставился на меня:

– Что вы делаете? Вы в своем уме?!

Я лежал на смятом покрывале, сжимая в руках амулет Хисикавы. Рядом валялась опрокинутая тумбочка. Уверен, на моей шее красовалась печально знакомая красная полоса.

– Восстанавливаю события минувшей ночи. У меня к вам есть вопрос. Кто держал тумбочку?

Он сделал треугольные глаза:

– Не понимаю, о чем вы!

– Вы совершенно не умеете врать. Вам стоит подучиться этому искусству.

– Вы обвиняете меня во лжи? Да как вы смеете!

Он шарил за поясом, нащупывая плети. Тщетно: в доме, следуя традиции, все ходили без оружия. Лицо Хисикавы побагровело, глаза от гнева вылезли из орбит. Еще миг, и он бы кинулся на меня с голыми руками.

– Помните, вы сказали, что вы у меня в долгу? – я помахал амулетом. Это ничего не значило, но это остановило его. – Вот где правда, Хисикава-сан, чистая правда. Да, я кое о чем умолчал, рассказывая господину Цугаве о ночном происшествии. К примеру, я не упомянул о том, что кое-кто заснул на посту. Представляете? Рядом задыхается в петле молодой наследник, рвется из последних сил, а верный самурай, поставленный сторожить, храпит на весь дом…

Вначале это было просто предположение, без полной уверенности. Но, наблюдая за Хисикавой во время моего доклада Цугаве, я понял, что не ошибся.

Огонь, горевший в нем, погас. Хисикава опустил взгляд. Поник плечами, сгорбился, превратившись в беспомощного старика, тряпичную куклу.

– Мне бы не хотелось, – давил я безо всякой пощады, – докладывать господину Цугаве, как все произошло на самом деле. В конечном счете, что бы там ни было, вы спасли жизнь молодому господину. Правдивый рассказ выставит в неприглядном свете не только вас, но и меня самого – как соучастника в обмане. Впрочем, не сомневайтесь: я пойду на этот позор, если вы не оставите мне другого выхода.

– Я сам повинюсь перед господином!

– И оговорите себя, поскольку у вас имеется смягчающее обстоятельство.

– Смягчающее обстоятельство?!

– Да.

– Что может оправдать сон на посту?!

– Кое-что может, но об этом позже. Отвечайте на вопрос: кто держал тумбочку?

– Тумбочку? Никто ее не держал.

Я погрозил ему пальцем:

– Еще одна ложь, и я иду к господину. Кто держал тумбочку?!

Хисикава глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду.

– Жена держала. Супруга молодого господина!

– Почему вы не сказали об этом сразу? Не доложили господину Цугаве?

– Я… Я испугался!

– Чего же? Это выглядело так страшно?

– Страшно? Это было…

Он замялся, подыскивая нужное слово.

– Странно?

– Хуже! Хуже, чем странно!

– Противоестественно?

– Да! Вы очень точно выразились! Противоестественно!

– Не могли бы вы описать, как все происходило? В чем именно крылась противоестественность?

– Я…

– Ну же!

– Я попробую. Но учтите, я не мастак говорить.

– Присаживайтесь, – я и сам сел подобающим образом, привел одежду в порядок. – Соберитесь с мыслями. И приступайте.

…раздвижная дверь легко скользнула в сторону.

Меж планок бамбуковой шторы в комнату сочились капли лунного молока. Этого оказалось достаточно: глаза Хисикавы успели привыкнуть к темноте. От увиденного Хисикава замер на месте, пригвожден к полу, не в силах ни шевельнуться, ни крикнуть. Только сердце отчаянно колотилось в груди, словно пыталось взломать клетку ребер, выпрыгнуть наружу и лягушкой ускакать прочь.

Они были вместе и в то же время порознь: молодой господин и его жена. В горло Ансэя глубоко вре́зался шелковый шнурок амулета, но молодой господин, казалось, не обращал на это внимания. Глаза закрыты, губы плотно сжаты, на щеках вздулись желваки. Если бы для театра не потребовалась маска отчаянной целеустремленности – вот она! Зовите мастера, пусть запечатлеет. Напрягая все силы, не вставая с ложа, Ансэй тянулся вперед, к чему-то видимому только ему – с закрытыми глазами, во сне. Он пытался сесть, встать, вскочить, а перекрученный шнурок смертоносной удавкой все глубже впивался в шею жертвы.

На другом конце этой удавки юная супруга Ансэя отчаянно боролась с бессловесным противником – тумбочкой. Женщина была подобием мужчины: молчаливая сосредоточенность, напряжение всех сил, плотно закрытые глаза. Она опрокинулась на спину, обхватив тумбочку обеими руками, тумбочка же навалилась на женщину подобно насильнику, охваченному похотью.

Хисикава еще подумал, что от насильника так просто не отбиться, а легкую тумбочку без труда отшвырнула бы прочь даже слабая женщина. Тем не менее, несмотря на все усилия жены наследника, ей никак не удавалось сбросить с себя тумбочку, за чью угловую шишечку зацепился шнурок амулета. Возможно, сражаясь, женщина лишь крепче удерживала на месте убийственный предмет мебели.

Не просыпаясь, супруги боролись не на жизнь, а на смерть, каждый со своим врагом. Лишь роковой шнурок связывал обоих подобно брачным узам, которые разрушит одна лишь смерть.

Смерть? Она была тут, рядом.

Ансэй захрипел, разжав плотно сомкнутые губы. Звук этот расколол ледяной панцирь, сковавший Хисикаву.

– Господин! Что вы делаете?!

Самурай бросился к Ансэю. Упал на колени, попытался стащить шнурок, будь он проклят, с шеи наследника. Не тут-то было! Ансэй принялся отбиваться от спасителя, как от заклятого врага.

– Господин! Очнитесь!

Удар коленом угодил Хисикаве в живот, отбросил к стене. Перехватило дыхание, как если бы и на долю самурая выпал свой шелковый шнурок. Голова закружилась, Хисикава с нутряным всхлипом втянул в себя воздух.