Генри Олди - Кукла-талисман

– И в мыслях не держал! Что вы такое говорите, Цугава-сан? Во сне я видел только схватку на поляне. Да и то до вашего рассказа я плохо понимал, что происходит! Всю предысторию, все, что случилось после, я узнал от вас.

– Простите меня, – остыл он так же быстро, как и вспыхнул. – Я сам не знаю, что творю. Слабое оправдание, но другого у меня нет. Да, Рэйден-сан, это именно тот сон, который мучил нашу семью до ношения амулетов. Спрашивайте, что хотите, я отвечу без колебаний. Если вы велите мне залезть на крышу и спрыгнуть во двор – клянусь, я сделаю и это.

– На крышу? Нет, я предложу вам кое-что более необычное. И надеюсь, что вы согласитесь.

– Все, что угодно!

– Тогда позвольте мне взять с алтаря меч вашего прадеда.

– Я уже позволял вам это. Нет нужды просить снова, я согласен.

– Дослушайте до конца, Цугава-сан. Сейчас я возьму этот меч. Потом я выйду из залы, а вы останетесь здесь. Будете ждать, не последуете за мной, куда бы я ни пошел. И не пошлете вслед за мной кого-то из ваших вассалов. Вы понимаете меня?

– А куда вы пойдете? Этот меч нельзя выносить из дому.

– Я пойду в спальню вашего сына.

– С мечом? В спальню Ансэя?!

– Да.

– Один? А я останусь здесь?

– Да.

– Вы с оружием зайдете в комнату, где мой сын лежит с разбитой головой? Туда, где спит его жена?! Войдете без стука, без приглашения?!

– Да.

– Если это шутка, это глупая шутка. Глупая и опасная.

– Я не шучу, Цугава-сан. И я сделаю это с вашего разрешения.

Вот сейчас он бросится на меня. Повалит на пол, станет избивать, топтать, пинать ногами. Глаза белые, бешеные. Пальцы сжались в кулаки. На скулах заиграли желваки, рот начал дергаться, как у припадочного.

– Хорошо, – сказал Хасимото Цугава, хранитель княжеского меча. – Я даю вам свое согласие. Безумие? Пусть. Разве то, что творится в моем доме, не безумие? Одно безумие можно победить лишь другим, еще более безумным. Делайте, что хотите, господин дознаватель, я не стану вам мешать.

Я говорил, что он – сильный человек? Только сейчас я понял, насколько он силен. Кто победил себя, тот истинный силач.

Взяв меч со всем благоговением, я двинулся к выходу.

– Не обманите меня, – сказал я, задержавшись на пороге. – Вмешаться значит помешать. Поверьте, я не желаю вам зла. Ни вам, ни вашему сыну. То, что я делаю, выглядит не лучшим образом. Но помните: я на вашей стороне. Пусть дед умирает раньше отца, а отец раньше сына. Мне нравится такой порядок вещей.

Ансэй спал.

Голова молодого господина белела свежими повязками. Покрывало сползло, открыв взгляду чету супругов в нижних одеждах, сбившихся во время сна. Жена Ансэя лежала на спине, откинувшись на изголовье так, чтобы не испортить прическу, и держа руки строго вдоль тела. Сам Ансэй время от времени ворочался, руку же закинул на бедро женщины.

Во всем этом было больше непристойности, чем в открытом наблюдении за чужой любовной игрой. Я едва не выскочил прочь, но сдержался.

Меч я положил рядом со спящими, стараясь действовать со всем возможным почтением. Со стороны могло показаться, что я привел с собой другого человека – и сейчас предлагаю ему принять участие в моем замысле. В какой-то степени так оно и было.

Нетрудно двигаться бесшумно, если на ногах одни носки. Я лишь молился, чтобы моя обычная неуклюжесть не сыграла со мной злую шутку. Присев над юной женщиной, я мысленно попросил ее простить меня за отвратительное поведение – и потянулся к ее груди. Сама грудь интересовала меня в меньшей степени – это не вполне так, но пощадите мою скромность! – просто там, на груди, покоился амулет: такой же, как у всех обитателей дома.

Стараясь не коснуться женского тела, я наскоро ощупал мешочек. Не требовалось развязывать шнурок и заглядывать внутрь, лишая оберег силы, чтобы понять: да, в мешочке помимо прочего лежит кайкэн , нож-стрела, которым лишила себя жизни Масако-старшая. Похоже, жена Ансэя никогда не расставалась со свадебным подарком мужа.

Я бросил взгляд на меч, словно ждал от него ответа. Если ответ и был, я ничего не услышал.

Перебравшись на другую сторону тюфяка, я со всей возможной осторожностью полез за пазуху к Ансэю. Ага, вот и амулет. После того, как молодой господин чуть не удавился шнурком, амулет ему оставили, но шнурок забрали. Причинить себе вред мешочком с безобидным содержимым не смог бы и гений самоубийства.

Я извлек амулет и развязал тесемку, стягивавшую горловину. Да, после такого вторжения амулет станет бесполезной игрушкой. Но если я ошибся, Цугава найдет для сына другой амулет, точную копию выдохшегося. Если же я прав…

– Да, – одними губами выдохнул я, обращаясь к мечу. – Я прав.

В мешочке Ансэя не было ни статуэтки Дзидзо, ни семейного благопожелания. Там скрывался энмусуби – любовный талисман, каких полно в любой лавке. Влюбленные обычно берут два подобных амулета, но для супругов чётные цифры считаются несчастливыми, поэтому муж с женой, как правило, пользуются одним общим талисманом.

Лоскут белого шелка. Изображение летящего журавля. Мне вспомнился Журавлиный клин – кладбище Куренкусаби, куда я ходил на могилу банщицы Юко – и я едва не выронил амулет.

– Да, – шепнул я мечу, пряча талисман обратно в мешочек. – Ваш праправнук, Киннай-сан, обезумел от любви. Он сменил семейный талисман на любовный. И заметьте, никому об этом не сказал! Стоит ли удивляться, что ему снятся такие сны, да еще в опасной близости от ножа вашей, Киннай-сан, уважаемой супруги…

Меч вылетел из ножен и метнулся к моему горлу.

Отдав все внимание амулету, я пропустил тот миг, когда Ансэй проснулся. Вернее, он продолжал спать, но действовал так, словно бодрствовал и был готов к битве.

– Отпусти ее! – взревел он чужим голосом. – Прочь!

Сейчас молодой господин не пытался покончить с собой, как делал раньше. Он пытался покончить со мной. Это удалось бы ему в полной мере, но рукоять меча в последний момент провернулась в пальцах Ансэя, скользких от пота. Удар пришелся обратной стороной клинка, тупым обухом. Это не причинило мне особого вреда, хотя и ушибло мышцы шеи.

– Прочь, негодяй!

Прочь так прочь. Я отшатнулся к стене, понимая, что бумага, натянутая на раму – скверная опора. Дорогу к дверям мне закрывал взбешенный Ансэй. Не открывая глаз, он всем телом кинулся вперед, выставив перед собой меч – и промахнулся. Острие распороло мне рукав и вонзилось в стену. Лезвие скользнуло по планке деревянной рамы и застряло, как если бы Ансэй вогнал меч в камень, да так, что и бог не выдернет.

– Хватит, – сказал я. – Я выяснил все, что хотел.

Резким толчком я отшвырнул сына Цугавы обратно на тюфяк. Меч остался торчать в стене, и я обратился к мечу: