Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

— Вскоре тебе предстоит узнать, каково это, быть выставленной напоказ, как рабыня, — пообещал ей он.

— Ну, голой она уже нам прислуживала, — напомнил я, — в лагере, когда собирала хворост, делала лежанки, приносила воду, готовила и подавала нам еду.

— Но её ещё ни разу не привязывали как рабыню, для демонстрации и мучений.

— Что Ты задумал? — насторожился я. — Я надеюсь, Ты не собираешься устроить что-нибудь в стиле методов дикарей из Прерий, вроде обмазывания мёдом и растягивания для насекомых, или чего-то в этом роде.

— Конечно, нет, — заверил меня Таджима.

— Отказ в еде, тугие цепи, хлыст, плеть? — уточнил я.

— Увидите, — пообещал он.

Он наклонился, поднял выстиранную рабыней тунику и, укоротив поводок до минимума, потащил, напуганную, спотыкающуюся, переполненную нехорошими предчувствиями Незуми за собой. Добравшись до центра нашего лагеря, он бросил тунику на притоптанную траву. Девушка наклонилась и протянула, было, к ней руку.

— Нет! — рявкнул мужчина, и она испуганно отдёрнула руку. — Сядь там.

Таджима снял поводок с её шеи, несколькими петлями связал ей ноги.

Теперь рабыня, ноги которой были притянуты одна к другой, сидела на земле, испуганно глядя на возвышающегося над ней мужчину. Её руки были свободны, и в принципе она могла избавиться от поводка, но ей хватало мудрости, чтобы оставаться, как она была, спокойно сидеть и ждать.

Признаться, когда Таджима заговорил о выставлении рабыни напоказ и о пытках, я не понял, что он мог иметь в виду. В некотором смысле все кейджеры выставлены напоказ как рабыни. Туника и та-тира, камиск и ошейник, наручники и кандалы, цепи и многие другие атрибуты, разве они не являются своеобразным манифестом рабыни? Всё это указывает на неё, как на ту, кто она есть, как на рабыню. Существует множество способов продемонстрировать рабыню от самых простых, вроде выставочных клеток, в которых девушек держат перед тем, как вывести на сцену торгов, до самых тонких, таких как навыки аукциониста, представляющего товар возможным покупателям. А что насчёт рабских полок, общественных клеток, стоек и фургонов продаж, демонстрационных столбов и так далее? В конце концов, разве любая невольница, находящаяся в караване, прокованная к нему цепью или привязанная верёвкой, не выставлена напоказ, как рабыня? Не говоря уже о выведенной на прогулку на поводке рабыне? А что вы скажете о девушках, прикованных к трону Убара, или о тех, что прикреплены к общественным рабским кольцам на улице? А что вы скажете о рабыне, которой приказано принять «позу осмотра», то есть стоять с широко расставленными ногами, держа руки на затылке и запрокинув голову, или о девушке, проводимой через рабские позы, танцующей в таверне или воинском лагере? Что насчёт рабынь, стоящих на коленях подножия ступеней общественного здания, или вокруг трибуны, возведённой для церемонии встречи посольства другого города, не исключено того самого, из которого они, ещё будучи свободными женщинами, были похищены? Что насчёт рабынь, которых посылают на улицы, приказав нарядиться в их самые короткие и яркие туники, в тот момент, когда в город прибывают некие знаменитости? Разве это не демонстрация вкуса и богатства жителей города, не намёк на мастерство его мужчин в воинском деле?

Что же мог задумать Таджима? Похоже, что у него в голове сложился некий план. Методов показать рабыню, казалось бы, существует бесконечное множество. Кто может назвать последнее натуральное число? И конечно, каждая рабыня должна ожидать, что её могут выставить напоказ как ту, кто она есть, то есть, как рабыню.

Таджима срезал и заострил четыре колышка, прорезав на их тупых концах кольцевые канавки, после чего с помощью тяжёлого камня, вбил два из них глубоко в землю. Затем он опрокинул Незуми на спину между ними, взял её руки и привязал за запястья к этим двум колышкам. Теперь она лежала на земле с руками, вытянутыми в стороны, и ногами всё ещё связанными вместе. Но Таджима ещё не закончил и, вбив в землю два оставшихся колышка и избавив ноги от петель поводка, прикрепил к ним лодыжки девушки. Шнуры легли в канавки на верхних концах колышков, так что соскользнуть они не могли.

— Полюбуйтесь, — объявил Таджима, глядя вниз, явно довольный делом своих рук, — на дочь Лорда Ямады, объявившего себя Сёгуном Островов, а теперь рабыню, причём рабыню Таджимы, вассала даймё Лорда Нисиды из Нары, Таджимы — офицера тарновой кавалерии Лорда Темму, находящейся под командованием воина Тэрла Кэбота.

Рабыня попыталась, было, бороться, стараясь вытянуть конечности из петель, но быстро затихла, осознав свою полную беспомощность.

— Что скажете? — поинтересовался Таджима.

— Трудно представить себе позу, в которой женщина, была бы показана лучше, — прокомментировал я, — разве что, возможно, если её привязать голой к вращающейся выставочной стойке.

— Ну, а Ты, Харуки, садовник-сан, — спросил он, — что думаешь?

— Она очень отличается от той, кого я когда-то знал как Сумомо, — ответил Харуки. — Та была свободной женщиной, деликатной и рафинированной, столь же хрупкой, нежной и изящной, как лепесток веминиума, но при этом мелочной и неприятной, жестокой и лживой, высокомерной и надменной, нетерпеливой и несдержанной, одетой в богатые одежды и шёлковые туфли, с длинными волосами, блестящими, словно тёмные звезды, уложенными в высокую причёску и скреплёнными чёрным, нефритовым гребнем.

— И что же Ты видишь теперь? — спросил Таджима.

— Голую, хорошо связанную рабыню, — заключил садовник.

Таджима стоял над распростёртой рабыней, сверля её взглядом. Она была хорошо растянута для внимания мужчин.

— Почему тебя связали таким образом? — осведомился Таджима.

— Не знаю, Господин, — прошептала она.

— Ты прятала себя под водой, — объяснил мужчина, — а выйдя из воды, Ты попыталась прикрыть тело.

— Простите меня, Господин, — пролепетала Незуми.

— Рабыня должна быть готова к тому, что её будут рассматривать, — сказал Таджима. — Её можно рассматривать.

— Да, Господин, — всхлипнула девушка.

— Скажи, — потребовал Таджима, — «Я — рабыня и меня можно рассматривать».

— Я — рабыня, и меня можно рассматривать, — повторила она, дёрнув руками.

Шнуры натянулись, и слезы хлынули из её глаз.

— «Всякий раз, когда и как мужчинам этого захочется», — добавил он.

— Всякий раз, когда и как мужчинам этого захочется, — снова повторила девушка.

— Заруби это себе на носу, девка, — бросил Таджима. — И никогда не забывай.

— Да, Господин, — пообещала она.

— Ты можешь поблагодарить меня за этот урок, — напомнил ей мой друг.

— Спасибо, Господин, — проговорила Незуми, и ещё раз попыталась вытянуть руки из шнуров.