Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

В данном случае интересно было то, что женщина, которую мы мельком видели в коридоре, пусть и босая, и полуголая была не в тунике, или не в чём-то из того, что было бы характерно для рабынь. Убегая от нас, она придерживала обёрнутую вокруг её тела ткань, которая, возможно, была обрывками некогда более совершенных аксессуаров.

— Всё же я думаю, что это была свободная женщина, — заявил Таджима.

— Она слишком плохо одета, — парировал Пертинакс.

— Даже не смотря на это, — не сдавался Таджима.

— Свободная она, или рабыня, — прервал я спорщиков, — она вполне может быть девкой-приманкой.

— Я так не думаю, — не поддержал меня Таджима.

— Давай не будем ставить свои жизни на кон в таком споре, — сказал я.

— Как бы то ни было, — вздохнул Пертинакс, — она всё равно теперь далеко.

— Рабынь держали в подвале, — сказал я. — А там где рабыни, там кольца, кандалы, конуры и клетки.

— Дворец покинут, — констатировал Пертинакс.

— Похоже, Ты прав, — согласился я. — Всё указывает именно на это.

В залах, комнатах и коридорах царило запустение. Пол был усыпан мусором и обломками, что было просто невероятных в жилье пани. Местами валялись свитки, некоторые порванные, другие обгорели и почернели от сажи.

Таджима поднял обугленную деревянную раму, с остатками картины, на которой угадывалась тонкая, живописная лесная сцена, с водоемом и журавлями.

— Варварство, — проворчал он.

— Ненависть зачастую слепа, — развёл я руками.

— Я не могу понять, почему дворец покинули, — признался Пертинакс.

— Его не могли вот так взять и просто покинуть, — сказал я. — Вон там лестница. Держите оружие наготове.

— Вы были правы, — сказала Таджима. — Здесь из держали.

— Но сейчас здесь пусто, — констатировал я.

Мы шли вдоль стены, из которой торчали рабские кольца, под каждым из которых лежала циновка и одеяло. Кое-где попадались миски с недоеденным рисом.

— Рабыни пропали, — подытожил Таджима.

— Думаешь, их освободили? — осведомился Пертинакс.

— Иногда Ты говоришь глупости, дружище, — усмехнулся я. — Их либо увели в другое место, как могли бы перегнать отару верров в новый загон, либо их украли.

— Украли? — удивлённо переспросил Пертинакс.

— Конечно, — кивнул я, — они же имущество, рабыни.

— Я понял, — хмыкнул Пертинакс.

— Для них это было не больше чем смена ошейников и хозяев, — добавил я.

— Превосходно, — улыбнулся Пертинакс.

На континенте есть известное высказывание: «Только дурак освободит рабскую девку». Во время частых войн, то и дело вспыхивающих между городами, с их чередованием побед и поражений, с чередой атак и отступлений, не редки ситуации, когда женщина, захваченная в одном городе и обычно порабощённая уже на следующий день своего плена, затем, в результате набега или очередной войны, попадает в руки мужчин её родного города. Никому даже в голову не придёт освободить её. Это было бы немыслимо. Любой может видеть отметину на её бедре и ошейник на её шее. Она испорчена для свободы. Её судьба оставаться той, кем она теперь является, то есть рабыней. Обычно, её ждёт продажа в другой город, если только кто-то, скажем, отвергнутый ею мужчина, прежде добивавшийся её благосклонности, не пожелает её купить.

— Все загоны, клетки и рабские ящики пусты, — сказал Таджима.

— И камеры тоже, — добавил Пертинакс. — Их двери приоткрыты.

— Стоп, — сказал я, — вон там одна дверь закрыта.

Таджима и Пертинакс поспешили к закрытой двери.

— Осторожно, — предупредил их я, — сначала загляните внутрь через смотровую щель.

Я не хотел, чтобы они сразу бросились открывать дверь, за их которой ждать натянутый лук или занесённый для удара нож.

— Ах! — воскликнул Таджима, и вместе с Пертинаксом буквально вырвал один за другим все четыре засова.

Дверь распахнулась, и мои товарищи согнулись в уважительном поклоне.

— Мастер, — сказали они, не поднимая голов.

Нодати встал, потянулся и, поклонившись в ответ, спросил:

— Лорд Ямада ещё жив?

— Мы не знаем, Мастер, — ответил Таджима.

— Мы должны это выяснить, — заявил Нодати.

Заглянув в камеру, я отметил, что воды в мелкой чаше справа от входа оставалось совсем чуть-чуть, немногим больше лужицы. И никакой еды я не увидел.

— Большинство камер пустует, — сообщил я.

— Узников освободили, — пояснил Нодати.

— Но как вышло, что вас оставили здесь? — спросил я.

— Я сам отказался, — развёл руками Нодати. — Меня не радовала перспектива, получить свободу из рук таких, как они.

Признаться, мне было трудно понять вовлечённые в такое решение нюансы, но требования этикета зачастую тонки и неуловимы. Вероятно, нужно не только принимать в расчёт сиюминутную выгоду, но и смотреть вперёд и быть скрупулезным относительно проблем, ждущих в будущем. Возможно, некоторых долгов, лучше избегать.

— Кто «они», благородный? — осведомился я.

— Крестьяне, — ответил он.

— Во дворце? — удивился Таджима.

— Был штурм и неистовство, — вздохнул Нодати. — Боюсь, что это сопровождалось неучтивостью, возможно даже воровством и вандализмом.

— Боюсь, что всё так и произошло, Мастер, — подтвердил его опасения Таджима.

— Но где в тот момент были солдаты, офицеры, асигару? — спросил Пертинакс.

— Откуда мне знать, — развёл руками Нодати. — Я ведь находился в камере.

— Я уверен, что они могут вернуться, — сказал я.

— Какими бы дикими ни были в тот момент крестьяне, — сказал Таджима, — но дворец они не сожгли.

— Дворец — место сёгуна, — объяснил Нодати. — Они просто побоялись это сделать.

— Вероятно, Вы голодны, — сказал я.

— Нетрудно догадаться, — улыбнулся Нодати, — впрочем, живот — не самый подходящий советчик.

— Когда мы шли сюда, я видел еду, совсем немного риса, Мастер, — сообщил Таджима, — под рабскими кольцами.

Это, кстати, указывало на то, что рабыни забраны отсюда в спешке, или, учитывая обстоятельства, скорее, были захвачены и быстро уведены.

— Я был бы благодарен, если бы кто-нибудь из вас принёс мне немного, — попросил Нодати.

— Но это рис рабынь, Мастер, — предупредил Таджима.

— Мы не станем говорить об этом животу, — отмахнулся Нодати.

— Конечно, Мастер, — согласился Таджима.

— Говорят, что даже среди более высоких слоёв, — сказал Нодати, — некоторые не брезгуют есть рис рабынь.

Таджима покинуть камеру, спеша за рисом.

— В течение последних нескольких дней мы, если можно так выразиться, было оторваны от внешнего мира, — признался я. — Так что мы мало что знаем о происходившем во дворце и вне его.

— Эла, мой друг, — развёл руками Нодати, улыбаясь и обводя взглядом камеру, — меня тоже держали взаперти.