Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

— Я думаю, — сказал он, — что возможно, что-то изменилось.

— Это и есть «твоя мысль»? — скептически хмыкнул я.

— Да, — кивнул садовник. — Почему он решил выступить именно теперь? Почему он пошёл на риск, не получив чётких гарантий невмешательства кавалерии?

— Так почему же? — спросил я.

— Я думаю, — ответил он, — Лорд Ямада, возможно, всё же получил некие гарантии. Как ещё мы можем объяснять то, что он делает, несмотря на тот вред и те потери, которые кавалерия могла бы нанести его владениям и войскам.

— Гарантии? — переспросил я.

— Несомненно, он опасается действий кавалерии, — продолжил Харуки, — но я не думаю, что теперь он рассматривает её столь же устрашающей, разрушительной и решающей силой как прежде, способной решить судьбу островов.

— Почему же? — не отставал я.

— Светает, — констатировал мой спутник, уходя от ответа, — нам пора искать убежище.

Я сидел в маленькой хижине, сминая пальцами варёное просо в шарик и периодически отправляя его в рот. Напротив меня, также со скрещенными ногами, сидел Харуки. Эта хижина находилась в небольшой деревне, одной из нескольких, расположенных довольно далеко к западу от дороги, ведущей на север, а потому редко посещаемых.

С того момента, как мы покинули туннеля прошло три дня.

— Не думаешь, что они могут нас выдать? — поинтересовался я у Харуки, нервно озираясь.

— Не думаю, — успокоил меня тот.

— Но очевидно, что эта деревня принадлежит Лорду Ямаде, разве нет? — уточнил я.

Я опознал знак Ямады, вырезанный на обоих столбах ворот. Ранее я уже видел такие символы на его знамёнах.

— Верно, — подтвердил мой вывод Харуки. — В действительности, это — одна из его главных деревень, одна из самых больших и самых преуспевающих деревень.

— И, тем не менее, Ты решил искать убежища именно здесь, — сказал я.

— Уверен, именно в этом месте нас меньше всего ожидают повстречать, — пояснил мой собеседник.

— И всё же я опасаюсь предательства, — не сдавался я.

— Именно здесь, именно в такой деревне, — настаивал Харуки, — где трудности сёгуна наиболее ощутимы, меньше всего вероятность, что нас выдадут.

— Будем надеяться, — проворчал я.

— Мы заняли, притом на очень короткое время, — пустился он в объяснения, — небольшой сарай на окраине, один из многих, ничем не отличающийся от нескольких других, даже не находящийся внутри частокола. Официально старейшины не имеют ни малейшего понятия о том, что мы здесь.

— До заката осталось немного, скоро стемнеет, и нам нужно будет продолжать, наш путь, — сказал я.

— Как благородный находит свою новую одежду?

— Давненько мне приходилось благодарить за несколько подаренных тряпок, — проворчал я.

— Это те вещи, которые носят крестьяне, — пожал плечами Харуки.

— Наверное, я должен быть рад, — буркнул я.

— Когда к нам кто-то приблизится, — продолжил он, — натяните капюшон, не поднимайте головы, идите согнувшись, как будто Вы покалечены, держитесь предельно скромно, старайтесь казаться робким, избегайте встречаться взглядом с другими, будьте пани, будьте крестьянином, предоставьте мне говорить за нас обоих.

— Боюсь, что это слабая маскировка, — заметил я.

— Выше голову, — подбодрил меня садовник. — Нам нужно сделать всего лишь один переход по населённой местности, где мы можем встретить других людей. Дальше к северу, где нас вряд ли будут искать, такие предосторожности не понадобятся. Да и здесь, я думаю, лишь немногие отметили ваше отличие, вашу странность. Большинство даже не знают о том, что мы здесь.

— И всё же мне неуютно, — признался я.

— Я заметил, что Вы обеспокоены, — сказал Харуки.

— Я боюсь за своего друга, — объяснил я, — он молод и неопытен.

— Имеете в виду тарнсмэна? — уточнил он.

— Да, — подтвердил я. — Таджиму, одного из офицеров кавалерии. Смело и с немалым риском он умыкнул Сумомо, дочь сёгуна, спася её всего за мгновение до того, как она упала бы в бассейн со смертельными угрями.

— Он улетел, так чего вам бояться? — полюбопытствовал Харуки.

— Он направился сразу на север, — пояснил я, — причём поднял тарна так высоко, что его можно было рассмотреть с обширной территории. Его нетрудно было заметить и преследовать. Его тарн, прежде чем достичь стадиона, возможно, был в полёте не меньше ана. Для птицы это утомительно. Я бы не исключал, что он был на пределе. К тому же обратно он полетел перегруженным. Ведь ему пришлось нести двоих. Преследователи вылетели на свежих тарнах, причём практически без промедления.

— Теперь мне ясны причины вашего беспокойства, — кивнул мой спутник. — Пожалуйста, следуйте за мной.

— Куда? — не удержался я от вопроса.

— В соседнюю хижину, — загадочно улыбнулся он.

Я распахнул маленькую, хлипкую, набранную из тонких дощечек дверь хижины, криво висевшую на деревянных петлях, и всмотрелся внутрь.

— Ничего не вижу, — проворчал я. — Слишком темно.

— Посмотрите туда, — посоветовал Харуки, — в дальний угол хижины.

— Ого! — воскликнул я, наконец, разглядев миниатюрную фигуру, сидевшую, прижавшись спиной к стене и поджав колени к груди. На ней было простое белое платье. Она была босой. Её лодыжки были прижаты одна к другой, что и не удивительно, ведь они были скрещены и связаны. Руки она держала за спиной, и я предположил, что они также были связаны. Её спутанные волосы были откинуты назад. Верхняя часть её лица была скрыта под повязкой трижды обёрнутой вокруг головы.

— Кто здесь? — спросила она негромким голосом, в котором слышалась мольба, и, поворачивая к нам голову, словно в надежде увидеть нас сквозь плотные слои ткани, закрывавшие верхнюю часть её лица.

— Помалкивай, — бросил ей Харуки, — если не хочешь, чтобы тебе заткнули рот.

Я заключил, что женщине было разрешено говорить только тогда, когда этого хотели её похитители.

— Это Сумомо! — прошептал я.

— Возможно, — сказал Харуки, и добавил: — по крайней мере, в данный момент.

— В данный момент? — переспросил я.

— Да, — кивнул он.

— Как она здесь оказалась? — спросил я.

— Как моя пленница, — ответил мне Таджима, внезапно появившийся в дверном проёме.

В руке он держал крошечную масляную лампу, на маленьком фитиле которой едва теплился язычок пламени. С другой его руки свисал небольшой мешок.

Я почувствовал, как меня захлестнула волна облегчения и радости. Будь на его месте кто-нибудь, или находись мы в другом месте или времени, я, скорее всего, бросился бы к нему, чтобы схватить его и сжать в объятиях. Но здесь я остался на месте, и лишь сдержанно ответил на его вежливый поклон. Однако я нисколько не сомневался, что он был рад не меньше моего.