Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

— Да, — хмыкнул тот, — это мои верёвки Ты носила всё это время.

— Я ненавижу вас, — всхлипнула она.

— Ты — собственность Таджимы, офицера тарновой кавалерии, офицера войск Лорда Нисида, даймё сёгуну Лорда Темму, — подытожил я.

Сумомо снова исступлённо задёргала руками, но была беспомощна в своих путах. Наконец, спустя некоторое время, её борьба прекратилась. Всё, чего она добилась, это ещё раз убедилась, что связана она была более чем надёжно.

— Мы не можем взять тебя с собой, — сообщил ей Таджима. — Не в этом виде.

Затем он снова медленно и аккуратно, развязал ей руки.

Сумомо уставилась на него с испугом и любопытством. В её взгляде больше не было прежней насмешки или презрения, если они там вообще когда-либо были. Ей было ясно, что она была в его власти, и он мог сделать с нею всё, чего бы ему ни пришло в голову.

— Встань, — приказал ей Таджима.

Девушка с трудом поднялась на ноги, и замахала руками, пытаясь удержать равновесие. Стоять ровно у неё получалось плохо, поскольку лодыжки её оставались связанными. Наконец, она смогла поймать равновесие, замерла, стоя перед нами чуть наклонившись вперёд. Она явно была напугана.

— Выпрямись, — потребовал Таджима.

— Для рабыни неприемлемы расхлябанность и неаккуратность, — пояснил я.

— Я не рабыня, — попыталась настаивать она.

— Прямее, — бросил Таджима, и девушка постаралась, насколько смогла, выправить тело. — Нет, получилось жёстко, напряжённо. Надо быть тонкой, гибкой, упругой, и при этом столь же нежной и красивой, как цветок, чтобы казалось, что Ты, как он, можешь согнуться на ветру. Будь такой же мягкой и тонкой как лепесток талендера, такой же изящной как молодая ива около ручья.

— Тарск! — процедила Сумомо, но попыталась сделать всё возможное.

— Уже лучше, — прокомментировал Таджима, рассматривая её позу.

— Позвольте мне уйти, — попросила она.

— Ты торопишься на встречу с угрями? — поинтересовался мужчина.

— Нет! — вскрикнула девушка.

— Почти стемнело, — напомнил Харуки. — Перережьте ей горло и оставьте здесь. Это будет милосерднее, чем угри.

— Не надо! — взмолилась Сумомо.

— Лично мне не показалось, что она стремилась, чтобы ею были полностью довольны, — заметил я.

— Мы можем сходить за плетью, — предложил Таджима.

— Что я должна делать? — наконец сдалась она.

— Будь такой, что мужчины хотели тебя, — объяснил я, — такой, чтобы они захотели предложить за тебя цену, чтобы они захотели видеть тебя в своём ошейнике.

— Я не понимаю, — пролепетала она.

— Будь такой, что свободные женщины возненавидели тебя, — добавил я.

— Тарск, — возмутилась Сумомо, — урт, слин!

— Стой, как стоишь, — прикрикнул на неё я, — стой как самая красивая, возбуждающая, беспомощная, уязвимая и желанная из женщин, как рабыня.

— Я не рабыня! — крикнула девушка.

— Опусти голову, — осадил её Харуки. — Как Ты смеешь без разрешения смотреть в глаза свободного мужчины?

— Так-то лучше, — констатировал я.

— Хорошо, — прокомментировал Таджима.

Я окинул девушку взглядом, оценил так, как я научился оценивать женщин на Горе, видеть их сущность, незатуманенную лицемерием, отговорками, неприкрытую договорами и ложью, видеть их такими, какие они есть на самом деле, видеть как они возбуждающи, особенны, замечательны, насколько отличаются они от нас, настолько по своей природе разработаны, чтобы принадлежать, носить ошейник и подчиняться. Её лицо было прекрасно, а фигура изящна. Её тонкие запястья прекрасно смотрелись бы в браслетах наручников. А миниатюрные, аккуратные лодыжки её стройных ног просто просились в кандалы. Лёгкая цепь держала бы её с совершенством, как и любое, подобное ей, маленькое смазливое животное. Да, думал я про себя, она могла бы иметь успех на сцене торгов. Как приятно это, покупать женщин.

— Превосходно, — заключил я.

— Животное, — прошипела Сумомо.

— Волосы у неё рабски длинные, — добавил я.

Действительно, её волосы доставали почти да её щиколоток. Возможно, из ни разу не подрезали.

— Однако, — покачал головой Таджима, — это не годится для полевой рабыни.

Девушка ошеломлённо уставилась на него.

— Не двигайся, — приказал ей Таджима.

— Что Вы собираетесь делать? — вскрикнула не на шутку встревоженная девушка.

Таджима приблизился к ней с обнажённым ножом в руке и, намотав на кулак её волосы, предупредил:

— Не сопротивляйся.

— Не надо! — простонала она.

— Мы не можем взять тебя с собой, пока Ты выглядишь так, — пояснил я. — Тебя могут принять за Сумомо, дочь сёгуна.

— Я и есть Сумомо, — заявила она, — дочь Ямады, Сёгуна Островов!

— Ты больше не Сумомо, — сообщил я ей.

— Стой спокойно, — потребовал Таджима.

— Её надо будет как-то назвать, дать ей новое имя, — заметил Харуки.

— Если она его заслужила, — поправил его я.

— Верно, — признал мою правоту садовник.

Само собой, далеко не всем животным дают клички. Представьте отару верров или стадо тарсков. Однако рабынь, как правило, как-то называют, поскольку это облегчает управление и обращение с ними.

В следующее мгновение из глаз рабыни хлынули слёзы, Таджима одним резким движением ножа отрезал её роскошные волосы. Честно говоря, на мой взгляд, он отрезал их слишком коротко, даже для полевой рабыни.

— Так-то лучше, — отступая к нам, сказал Таджима, явно довольный делом своих рук.

У меня даже возникли опасения, что Таджима получил удовольствие от стрижки рабыни. Безусловно, её отношение к нему в тарновом лагере, да и в других местах было далеко от почтительного.

Всё ещё не веря в случившееся, со страхом и тревогой девушка подняла руки к голове.

— Что Вы со мной сделали? — спросила она.

— Очень немногое, — пожал плечами Таджима, и многообещающе добавил: — Пока.

Затем он, убрав нож в ножны, обошёл вокруг Сумомо, развязал ей ноги и снова встал рядом с нами, оценивающе глядя на неё.

— По белому платью её могут опознать, — заметил я.

— Верно, — согласился со мной Таджима.

— Но это — всё, что у меня есть! — возмутилась она.

— Снимай, — потребовал мой друг. — Не волнуйся, я приготовил кое-что другое.

— Рабыне не позволена скромность, — сказал я, — не больше, чем любому другому животному, но раздетая Ты, очевидно, будешь привлекать внимание. Что поделать, нагота притягивает взгляды мужчин.

На публике рабыни в основном появляются одетыми. Само собой исключения из этого правила случаются, и не так чтобы редко. Чаще всего это используется в качестве наказания или чтобы помочь ей поскорее понять её природу. Зачастую, когда девушка ещё плохо изучила свой ошейник, её отправляют на улицу раздетой. Это прекрасно внушает ей, что она более не свободная женщина. Не удивительно, что она очень скоро будет умолять о тунике, или позволить ей прикрыть наготу хотя бы тряпкой. Точно так же рабыне, которая имела неосторожность вызвать неудовольствие, в качестве наказания могут отказать в одежде. Очевидно, рабыне, появившейся на улице в чём мать родила, не стоит рассчитывать на высокий статус среди других рабынь, одетых в обычную для кейджер одежду, даже несмотря на природу этой одежды. Мимоходом, в качестве эстетического примечания, можно было бы отметить тот факт, что женщины в большинстве позволенных рабыням предметов одежды выглядят чрезвычайно привлекательно. В действительности, эти предметы одежды и разработаны именно с этим эффектом в памяти, поразительным усилением красоты рабыни. Многие женщины даже не представить себе не могут, насколько красивы они на самом деле, пока не окажутся одетыми в рабские одежды. Существует ли на свете одежда, которая могла бы быть более возбуждающей, более привлекательной, провокационной и женственной? Может ли женщина быть более женщиной, чем в таком предмете одежды, за исключением разве что тех ситуаций, когда она, скажем, нагой прикована к рабскому кольцу господина или чего-то подобного? Также, боюсь, такое одеяние и ошейник, усиливающие красоту женщины каждый по отдельности, и все вместе, имеют тенденцию разжигать тщеславие рабыни. Какая женщина, хоть рабыня, хоть свободная, возразила бы против того, чтобы быть красивой? Положа руку на сердце, разве найдётся свободная женщина, которая не представляла бы, как она могла бы появиться на публике, будучи одета столь же красиво и возбуждающе? Нагота, кстати, не столь уж редкое явление среди гореанских мужчин, особенно занятых тяжёлым физическим трудом. На такие ситуации немногие обращают внимание.