Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

— Ты ничего не забыл? — поинтересовался я. — По-моему, одна маленькая деталь упущена.

— Точно, — хлопнул он себя по лбу и снова полез в мешок, принесённый им в хижину.

Ещё раз послышался негромкий металлический звук, намекавший на что-то вроде рабских наручников или кандалов.

Наконец, мы смогли разглядеть предмет, скрывавшийся в мешке.

— Что это? — напряглась Сумомо, явно напуганная.

— То, что приятно окружит твою шею, — намекнул ей Харуки.

— Что это? — повторила она.

— Похоже, дочь сёгуна глупа, — предположил Таджима.

— Я не глупая! — возмутилась девушка.

— Уверен, Ты знаешь, что у него в руках, — сказал я.

— Этого не может быть! — воскликнула она.

— Может, — хмыкнул ей Харуки. — Это — ошейник, рабский ошейник, аксессуар для шеи рабыни.

— Нет! — мотнула головой девушка.

— Да, — сказал Таджима.

— Ошейник, запирающийся на замок, — отметил я.

— Точно, — подтвердил мой друг.

— Не надевайте это на меня! — крикнула Сумомо.

— Держи голову вниз, — в очередной раз потребовал Таджима.

— Не надевайте это на меня! — взмолилась она.

— Опусти голову, — процедил мужчина.

— Полагаю, на нём не гравировки, — предположил я.

— Пока нет, — уточнил Таджима.

— Но ведь не все же рабыни обязательно носят ошейник, — попыталась увильнуть Сумомо.

— На континенте, — решил прояснить я, — это предписано Торговым Законом.

— Не надо надевать на меня ошейник! — снова попросила она. — Если он будет на мне, то все будут рассматривать меня как рабыню, считать рабыней и обращаться со мной как с рабыней!

— Ты и есть рабыня, — напомнил ей Таджима. — Так пусть об этом знает весь мир.

— Как это и надлежит, — добавил я.

— Пощадите, — простонала девушка. — Нет!

Но было поздно, раздался металлический щелчок, и кольцо сомкнулось, окружив её горло.

Рабыня заплакала, и её слёзы закапали на пол хижины.

Та, что ещё недавно была склочной, упрямой, надменной, высокомерной Сумомо, теперь стояла на четвереньках с ошейником на шее.

— На континенте рабыни — это рабыни, и они должны быть ясно идентифицированы таковыми, — сказал я, про себя подумав о том, насколько красива женщина, когда она в ошейнике, и насколько значим ошейник, запертый на её шее!

— Вам придётся крепко её держать, — предупредил Харуки.

— О чём Вы? — удивился Таджима.

— Чтобы оно не получилось смазанным или нечётким, — пояснил Харуки.

— Я не понимаю, — пролепетала девушка.

— Я думал, что мы можем повременить с этим, — сказал Таджима, — до замка Темму или до лагеря тарновой кавалерии.

— О чём вы говорите? — спросила стоявшая на четвереньках рабыня.

— Как только я узнал о вашем присутствии здесь, — сказал Харуки, — и прикинул возможный результат, то решил проинструктировать деревенского кузнеца держать железо наготове.

— Железо? — переспросила девушка.

— Вы — весьма предусмотрительный мужчина, — признал Таджима.

— Я принесу жаровню, — сказал Харуки. — А вы пока уделите внимание к вопросу конфиденциальности. Чем меньше знают в деревне, тем лучше. Свяжите её покрепче и заткните ей рот.

— Что Вы собираетесь делать? — снова спросила Сумомо.

— Заклеймить тебя, конечно, — наконец снизошёл до ответа Таджима.

— Заклеймить? — не поверила своим ушам она.

— Да, — подтвердил мой друг.

— Нет! — воскликнула рабыня.

Моя рука в зародыше задушила рвущийся из рабыни крик. Её глаза, сверкавшие над моей рукой, казалось, вылезут из орбит.

Тем временем Таджима занялся связыванием её конечностей.

А немного погодя в хижине снова появился Харуки, державший в обёрнутой несколькими слоями ткани руке большое кольцо, с которого свисала жаровня, из которой торчали две рукояти.

Бедро девушки промыли и промокнули сухой тканью, после чего сразу приступили к основному вопросу.

Спустя примерно ен я убрал руку от её рта.

Выжженное клеймо мне было не знакомо, но я не сомневался, что оно, явно представлявшее собой один из символов паньского алфавита, однозначно идентифицировало её, как рабыню.

— Я заклеймена! — прорыдала она. — Заклеймена!

— Верно, — кивнул я, — заклеймена как та, кто Ты есть, как рабыня.

— Нет, — простонала девушка. — Нет!

— Радуйся, — посоветовал я. — Возможно, теперь твой отец уже не расценит тебя достойной стать пищей для его угрей.

— Более вероятно, — не согласился со мной Харуки, — что он просто бросит её к ним голой, как клеймёное маленькое животное.

— Они сделали это со мной, — всхлипнула она. — Я ношу клеймо рабыни.

— Причём красивое клеймо, — сообщил ей я. — Как туника, ошейник и другие аксессуары, оно разработано не только для того чтобы идентифицировать тебя как рабыню, но и увеличить твою красоту.

— Оно привлекательно? — поинтересовалась рабыня.

— Конечно, — ответил её я, — оно даже может стать предметом зависти для многих свободных женщин.

— Но его значение! — простонала девушка.

— Всё правильно, — подтвердил я. — Его значение ясно и бесспорно.

Верёвки, применённые, чтобы помочь заблокировать её движения в тот момент, когда её кожи коснётся раскалённое железо, были с неё сняты, а она сама снова была поставлена на четвереньки перед своим хозяином, Таджимой из тарновой кавалерии.

— Давайте изобьём её, — предложил Харуки, встряхивая моток верёвки, снова свисавшей с его руки.

— Пожалуйста, не бейте меня, Господин, — взмолилась рабыня.

— Но Ты сознаёшь, что являешься объектом для плети? — спросил Таджима.

— Да, Господин, — поспешила заверить его она.

Тогда Таджима забрал у садовника верёвку и, обращаясь к рабыне, сказал:

— Сейчас я брошу эту верёвку к стене хижины. Ты на четвереньках поползёшь туда, поднимешь её зубами, после чего вернёшься ко мне. Здесь Ты поднимешь голову и протянешь их мне, а когда я из приму, встанешь на колени и будешь ждать моего решения.

Сумомо подняла на него глаза, в которых светилось любопытство и испуг.

Её хозяин швырнул моток к стене хижины, и мы стали свидетелями того, как она в тусклом свете маленькой лампы подползла к верёвке, подняла её зубами, а затем возвратилась на своё прежнее место перед Таджимой. Она робко подняла голову к своему владельцу. Петли верёвки свисали из её рта. Таджима аккуратно забрал у неё верёвку.

— Теперь на колени, — напомнил ей он, а когда девушка поднялась с четверенек, заглянул в её испуганные глаза.

Мне было знакомо то выражение, что застыло на лице женщины. Его часто можно наблюдать, когда женщина становится на колени перед своим господином.

— Целуй мои ноги, — приказал Таджима.

— Да, Господин, — прошептала она, сгибая спину и склоняя голову.

Не заметил ли я дрожи подчинения в этих простых словах?