Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

— Мне нужно будет замаскироваться? — спросила Сумомо.

— Скорее, — поправил её Таджима, — одеться более соответственно.

— Я не понимаю, — озадаченно посмотрела на него девушка.

— Уже совсем стемнело, — сообщил Харуки, бросая взгляд на дверной проём.

— Может, ты предпочла бы оставаться в своём белом платье? — поинтересовался я.

— Нет, — быстро ответила она. — Оно слишком лёгкое и тонкое. Оно, конечно, скрывает меня, но крайне плохо. Боюсь, оно скорее намекает на мои формы. Это оскорбительно и позорно.

Девушка повернулась к Таджиме и осведомилась:

— И где же мои одежды?

Таджима наклонялась и, вытащив из мешка, принесённого им в хижину, маленький комок ткани, швырнул его рабыне, поймавшей и затем удивлённо уставившейся на него.

— Что это? — наконец, немного придя в себя, смогла выговорить она.

— Туника полевой рабыни, — объяснил Таджима.

— Я не могу носить это, — заявила она.

— Давайте перережем ей горло и пойдём, — предложил Харуки.

Сумомо моментально отпрыгнула в угол сарая, куда почти не доставал свет крошечной лампы.

— Мы должны прийти в следующую деревню до рассвета, — напомнил Харуки.

Спустя несколько мгновений рабыня появилась из мрака, держа в руках белое платье. Теперь на ней была надета короткая тряпка без рукавов, в каких обычно работают полевые рабыни.

— Ого, — выдохнул Харуки.

— Замечательно, — сказал Таджима.

— Помни о правильной позе, — предостерёг её я.

— Животные! — процедила она.

Харуки больше не предлагал прикончить пленницу. Таджима, очевидно, был рад, и я подозревал, что такая реакция не вызывала у Сумомо недовольства. «Да, — подумал я про себя, — цена, конечно, была бы более чем хороша».

— Положи платье там, — велел ей Таджима, указывая на локоны волос, горкой лежавшие на полу.

Девушка подчинилась, а затем снова отступила подальше в темноту.

— Я вынесу это и сожгу, — сказал Харуки.

— Благодарю вас, садовник-сан, — поблагодарил мужчину Таджима.

Мне подумалось, что такое бесполезное уничтожение её волос было попросту расточительством. Ведь женские волосы, благодаря их прочности и устойчивости к непогоде, являются превосходным сырьём для тросов катапульт, намного лучшим, чем пенька или другие растительные волокна. Произведённые из них троса особенно ценят мужчины, имеющие отношение к метательным машинам на континенте. С другой стороны, было ясно, что крайне важно избавиться от улик, способных связать нас или деревню с дочерью сёгуна.

— Шаг вперёд, рабыня, — скомандовал Таджима.

— Я не рабыня, — отозвалась Сумомо, но ослушаться не посмела.

— Встань здесь, — указал он, — передо мной, в свете лампы. Я хочу осмотреть свою собственность более детально.

— Я не ваша собственность, — снова попыталась перечить девушка. — Я — свободная женщина.

— Ты неплохо выглядящая рабыня, — усмехнулся он.

— Тарск! — прошипела Сумомо.

— Я доволен, владеть тобой, — сообщил ей тарнсмэн.

— Тарск, тарск! — не унималась она.

— Ты бы поосторожнее, — предостерёг я девушку.

Вскоре в хижину вернулся Харуки. Я заключил, что он избавился от волос и платья, бросив их в один из ночных костров. Что интересно, в руке он держал несколько петель верёвки с узлами.

— Сюда, — велел Таджима рабыне, указывая на пол хижины у своих ног, — встань здесь на четвереньки и не смей поднимать голову.

— Что Вы собираетесь сделать? — испуганно спросила девушка.

— Что я собираюсь сделать, кто…? — уточнил он.

— Что Вы собираетесь сделать…, Господин, — прошептала Сумомо.

Дорого же ей стоила её небрежность на парапете внешней стены, когда она бросала вниз записку. Но как такое могло случиться, почему она вдруг потеряла осторожность? Ведь для женщины её интеллекта это было сродни аномалии. Неужели она забыла об опасности и вовлечённых рисках? Нет, конечно, она чувствовала себя в безопасности, ни в чём не подозреваемой, а потому и не представляющей интереса для слежки. Это понято. Это имело место. В конце концов, разве это был её первый такой поход? Разве она уже не передавала сообщений союзникам внизу? Но как вышло, что в том конкретном случае она закрыла глаза на саму возможность обнаружения? Что той ночью произошло такого, чего не было в другие разы? Неужели она исключала возможность того, что за ней могли следить? Могла ли она не понимать, что Таджима, прежде к её развлечению и презрению постоянно крутившийся неподалёку от неё, запросто снова мог взяться за старое? Как вышло, что ей даже не пришло в голову, что он или кто-то другой мог быть рядом? Как о такой возможности можно было забыть? Почему об этом нужно было забыть? Чем можно было объяснить такую ошибку? Не она ли сама, собственными руками закрыла ту дверь, открыть которую, она была не в состоянии?

Я никогда не мог понять той страсти, с которой она презирала несчастного Таджиму, той натянутой жестокости, с которой она измывалась над ним. Она даже не подумала симулировать то уважение, которое культура пани предписывала женщине оказывать мужчине, уже не говоря о контрактной женщине, роль которой она исполняла, по отношению к свободному мужчине.

С какой стати она рассматривала его так, с такой издёвкой и ненавистью? Разве его интерес к ней не должен был, как минимум, польстить ей? А если ей это было неприятно, то не было ли достаточно просто игнорировать его или избегать встреч с ним?

Неужели любезность настолько дорогостоящая вещь?

— Оставайся, как есть, — приказал Таджима и покинул хижину.

Петли верёвки свисали с руки Харуки. Я-то их видел, а вот рабыня вряд ли.

Спустя некоторое очень недолгое время, в хижину вернулся Таджима, державший ладони сложенными чашечкой. В тусклом свете лампы я разглядел, что он принёс то, что мне показалось смесью грязи, пепла и сажи.

— Нет, — пискнула рабыня.

— Головы не поднимать, — бросил ей мужчина, после чего тщательно размазал грязь по её телу и одежде.

— Вот теперь, — констатировал я, — никому в голову не придёт, что она не полевая рабыня.

— Она — ниже полевой рабыни, — сказал Таджима. — Она — рабыня для удовольствий.

— Нет! — простонала девушка.

— Опусти голову, — прикрикнул на неё Таджима.

— Замаскированная под полевую рабыню, — добавил я.

— Точно, Тэрл Кэбот, тарнсмэн, — улыбнулся мой друг.

— Вы собираетесь использовать дочь сёгуна для удовольствия? — осведомился Харуки.

— Само собой, — кивнул Таджима.

— Я — девственница! — воскликнула рабыня.

— Недолго тебе ей оставаться, грязная маленькая рабыня, — заверил её Таджима.

— Скоро Ты научишься подмахивать, извиваться и просить, — сообщил я ей.

— А ну, не поднимай головы, — напомнил о своём приказе Таджима.