Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

Охотник, закончив с нашими ошейниками, покинул комнату, не уделив Норе ни малейшего внимания. Она носила талмит, но для него она была всего лишь одной из рабынь.

— Он ушел! — радостно воскликнула Джейн на английском языке, одном из варварских языков, на котором мы все раньше говорили, едва дверь закрылась за его спиной. — Дорогая Нора! Дорогая Нора!

— Да, — вторила ей счастливая Ева, — дорогая, дорогая Нора!

Она также произнесла это по-английски.

— Оставайтесь на коленях, — объявила Нора. — Положите руки на бёдра.

Мне потребовался момент, чтобы понять, что это было сказано по-гореански.

Джейн и Ева, автоматически откинулись на пятки и, теперь стоя на коленях прямо, озадаченно уставились на неё. А затем мы почувствовали, как куски ткани, перевязанные отрезками шнура, брошенные прямо в наши тела, упали на наши бёдра. Мы позволили им упасть. Мы даже не дёрнулись, чтобы поднять их. Нам не было дано разрешения сделать это.

— Нора? — непонимающе спросила Джейн.

— Нора? — прошептала Ева.

— Одевайтесь, — приказала Нора.

Я, так же как мои подруги, быстро просунула голову в узкое круглое отверстие, прорезанное в центре прямоугольного куска ткани, а затем дважды опоясала свою талию длинным кожаным шнуром, завязав его на бантик слева на бедре. Узел должен быть таким, чтобы мужчина мог его развязать лёгким рывком. А на левом бедре, потому что большинство мужчин является правшами. Длина шнура, или верёвки, или что там ещё может использоваться, подобрана с учётом возможности связать рабыню множеством способов, какие только могут прийти в голову её владельцу.

— Нора? — уже совсем неуверенно сказала Ева.

— Молчать, — бросила Нора, окидывая нас внимательным взглядом. — Вы должны говорить по-гореански, поскольку это язык ваших господ.

Я чувствовала, что Еве отчаянно хотелось, что-то сказать, но она нашла в себе силы промолчать.

— Насколько я понимаю, — продолжила Нора, — вас назвали Джейн, Ева и Аллисон.

Конечно, это теперь были рабские клички, только это и ничего больше. Рабыня, будучи животным, не имеет никакого собственного имени, но ей, как любому другому животному, может быть дана любая кличка, которая понравится её хозяину.

— Эти имена вполне сгодятся, — кивнула она. — А я — Нора.

Она обошла вокруг нас, а затем снова встала перед нами.

— Как-то раз, довольно давно, — усмехнулась Нора, — я видела вас троих в камисках. Помниться, это было на вечеринке. Вы хорошо выглядели в них. Вы являетесь тем видом женщин, которые должны носить камиски. Все вы! Они являются подходящей одеждой для таких как вы.

Не думает ли она о себе, как о свободной женщине, подумала я про себя. Неужели она забыла, что, точно так же как и мы, теперь носила камиск, что её шею теперь окружал точно такой же ошейник?

— Аллисон, — бросила Нора, — выпрями тело.

Я постаралась стоять на коленях ещё прямее, если это вообще было возможно.

— Разве так подпоясывают камиск? — спросила она. — Пояс должен быть затянут туже, плотнее. Так это больше нравится мужчинам.

Я принялась возиться со шнуром,

— Может, Ты думаешь, что я должна сделать это за тебя? — осведомилась Нора.

— Нет! — поспешила заверить её я.

— «Нет» что? — переспросила она.

— Нет, Госпожа, — исправилась я, и услышала как у Джейн и Евы перехватило дыхание.

Тогда я затянула дважды обёрнутый вокруг моей талии шнур настолько туго, насколько смогла и завязала узел на левом бедре.

— Ты можешь поблагодарить меня, — напомнила Нора.

— Спасибо, Госпожа, — сказала я.

— И кто же благодарит меня? — спросила она.

— Аллисон, рабыня, благодарит Госпожу, — поправилась я.

— Вы здесь, — объявила Нора, — все Вы, чтобы работать и ублажать мужчин. Всё ясно?

— Да, Госпожа, — хором ответили мы.

— Кто здесь первая девушка? — спросила она.

— Вы, Госпожа, — ответили мы, и тогда Нора по очереди поднесла хлыст к нашим губам, сначала к Джейн, потом к Еве и, наконец, к губам Аллисон.

Все мы с уважением поцеловали его.

Нора носила талмит. Здесь она была первой девушкой.

— Джейн, Ева, — позвала она. — Сейчас вы пойдёте к дальней двери. За ней находится жилое помещение рабынь. Там у стены слева от входа вы найдёте три пустых клетки с приоткрытыми дверцами. Ты, Джейн, войдёшь в первую, Ева — во вторую. Как только окажетесь внутри, закройте дверцу за собой. Замок закроется автоматически. Идите.

Джейн и Ева, смущённые, озадаченные, потрясённые, шокированные, похоже, всё ещё не верящие в происходящее, поднялась на ноги. Я бы, наверное, тоже поднялась, но хлыст Норы, слегка коснувшийся моего левого плеча, указал, что я должна оставаться там, где была.

— Рабская девка Аллисон последует за вами вскорости, — сообщила она.

Нора дождалась, пока Джейн и Ева не исчезли за дальней дверью и не закрыли её за собой, а потом обошла вокруг меня и снова замерла передо мной. Теперь в большой комнате остались только я и она.

Думаю, что Нора была рада видеть меня такой. Также у меня было понимание, что я был оценена как рабыня.

Внезапно девушка резко ударила хлыстом по ладони своей левой руки.

Я непроизвольно вздрогнула.

— Ты ведь не хочешь почувствовать это на себе? — осведомилась она.

— Нет, Госпожа, — ответила я.

— В нашем прежнем мире, в общежитии колледжа, в кампусе, в городе, Ты полагала, что была красивее меня, привлекательнее меня.

— Вы всегда были красивее меня, — поспешила заверить её я. — Разве что, возможно, я была более привлекательной.

— Более пригодный для ошейника, — усмехнулась Нора. — Более пригодной, чтобы быть у ног мужчины.

— Я не знаю, — вздохнула я.

— Я ношу талмит! — заявила она.

— Да, Госпожа, — не могла не согласиться я.

— Как раздражал меня тогда сам факт твоего существования, — призналась мне Нора, — как я тебя презирала, твои смешки и улыбки, настолько вычурно учтивые, настолько мошеннически рафинированные, настолько поддельно умные, твою фальшиво аристократичную манеру вести беседу и твою склонность собирать сплетни, твой бессмысленный гламур, твою любовь привлекать к себе внимание, твои заученные позы и выражения лица, твоё раздражающее следование требованиям модных журналов, твоя дерзкая и аккуратная манера одеваться, твой слащавый голос. Ты была просто рафинированной гламурной стервой. Ни одного выбившегося волоска, всегда идеальный, едва заметный макияж, твои взгляды через плечо, твои тонкие движения. А как Ты флиртовала с мальчиками, неизменно обманывая их, забавляясь за их счёт, отказывая им, когда окончательно натешишь своё тщеславие.

— А разве все остальные вели себя как-то по-другому? — спросила я. — И даже Вы, Госпожа?

— Ты была привлекательной, — признала она, — но мелочной, а ещё пустой, неглубокой, ничтожной, хитрой, самовлюблённой, тщеславной, меркантильной, расчётливой, эгоцентричной девкой. А насколько популярной Ты была среди мальчиков, и, ах да, как прекрасно Ты знала об этом! Сколь многие завидовали тебе!