Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

— Уверена, столь же многие, или даже больше, завидовали вам, — сказала я.

— Скольких Ты занесла в список побед своего очарования?

— У меня было несколько повторных свиданий, — заявила я, — с теми, с кем я пожелала.

— Серьезным мужчинам, — усмехнулась Нора, — не требовалось много времени, чтобы разглядеть за занавеской гламура твою мелочность и лицемерие. В лучшем случае Ты могла бы представлять для них некоторый мимолётный интерес у их рабского кольца.

— Возможно, теперь я отличаюсь! — заметила я.

— О да, — хмыкнула девушка, — теперь Ты совершенно отличаешься. Поскольку теперь на тебе клеймо и ошейник.

— А что насчёт вас? — поинтересовалась я.

— Ты смела думать о себе как о равной мне, — добавила она. — Как о моей сопернице.

— Я разве я не была таковой? — спросила я. — И ещё пара или тройка других?

— Ты никогда не была мне ровней, — прошипела Нора. — Я всегда была выше тебя, всегда превосходила тебя.

— Да, Госпожа, — вздохнула я, предположив, что она была не так уж и не права.

— Как я ненавидела тебя, — процедила она сквозь зубы. — Как я тебя презирала!

Я опустила голову.

— И вот теперь мы снова встретились, — усмехнулась она, — и мне приятно видеть тебя той, кем Ты должна быть, кейджерой.

— Если рабыне не изменяет зрение, — попыталась съязвить я, поднимая взгляд, — Госпожа тоже носит камиск и ошейник.

— Решила, что Ты умна? — осведомилась Нора.

— Госпожа знает, что я достаточно умна, — заявила я, — так же как и я знаю, что Госпожа умна.

— Интересно, что миссис Роулинсон нашла в тебе? — спросила она.

— Несомненно, то же самое, что она увидела в вас, и в других, — ответила я, — то, что мы могли бы представлять ценность как рабыни.

— Что тебе известно о миссис Роулинсон? — поинтересовалась девушка.

— Ничего, — пожала я плечами. — Скорее всего, она по-прежнему находится на нашей прежней планете и занимается своим делом, работает по заданию работорговцев, определяет местонахождение других девушек, таких как мы, оценивает их с точки зрения цепей Гора.

— Некоторые из нас носят талмит, — намекнула Нора.

— Одну я знаю, — кивнула я.

— Уверена, что тебя уже открасношелковали, — заметила моя собеседница.

— Да, Госпожа, — подтвердила я. — Белошёлковые рабыни — редкость на Горе.

— Думаю, мне бы понравилось видеть тебя в руках мужчины, — заявила Нора.

— Возможно, при этом я буду мало чем отличающейся от Госпожи, — парировала я, — когда она сама окажется в руках мужчины. Ведь Госпожа в свою очередь тоже была открасношелкована.

Нора резко взмахнула хлыстом, ударив им по моему левому плечу.

— Простите меня, Госпожа! — взвизгнула я.

— Теперь Ты среди моих девок! — торжествующе сказала она.

— Пожалуйста, будьте милосердны, Госпожа, — взмолилась я.

— Кто бы мог подумать, что такое когда-то случится, — усмехнулась Нора. — Ведь так, красотка Аллисон?

— Пожалуйста, будьте добры ко мне, Госпожа, — попросила я.

И тогда она, выкрикнув в гневе, обрушила на меня град ударов. Я, задыхаясь и рыдая от боли, сначала встала на четвереньки, а потом упала на живот. В отчаянии я пыталась прикрыть голову руками, но затем, поражённая множество раз, принялась крутиться на полу, снова и снова перекатываясь, то на спину, то на живот. Наконец, удары прекратились, и я замерла на животе, продолжая прикрывать руками голову и трясясь всем телом, которое горело, словно его окунули в неистовое пламя.

— Кто здесь Госпожа, и кто здесь рабыня! — потребовала ответа Нора.

— Госпожа — Госпожа, а я — рабыня! — выдавила я, задыхаясь от рыданий.

Моя дерзость, моя прежняя самоуверенность, моя смелость остались в прошлом. Теперь я была только избитой рабыней, съёжившейся перед своей Госпожой, в страхе перед продолжением наказания.

Это был Гор, и я на нём была кейджерой.

— Тебя ждёт много работы, и выполнять её Ты будешь хорошо, — сообщила мне Нора, — зачастую в кандалах. Тебе предстоит познакомиться с самыми тяжёлыми, самыми низкими и наиболее омерзительными из домашних работ. А если Ты проявишь хоть малейшую слабость или небрежность, то тебя будут пороть, как Ты того заслуживаешь.

— Да, Госпожа, — срывающимся голосом прорыдала я, едва способная членораздельно говорить.

— И помни, — добавила она, — что Ты существуешь для мужчин!

— Да, Госпожа, — всхлипнула я.

— Ты понимаешь, что это означает? — уточнила старшая рабыня.

— Да, Госпожа, — поспешила заверить её я.

— И если я услышу хотя бы о малейшем недовольстве тобою, — предупредила девушка, — это для тебя будет означать плеть. Ты меня поняла?

— Да, Госпожа, — всхлипнула я.

— А теперь, кейджера, — усмехнулась Нора, — вставай на четвереньки и ползи через ту дверь в комнату рабынь. Твоя клетка — последняя. Вползёшь туда, захлопни дверцу за собой. Замок закроется автоматически.

— Да, Госпожа.

— И поторапливайся, — прикрикнула она. — Быстрее! Живо! Живо!

— Да, Госпожа! — заплакала я.

— Ты что, ещё не закончила? — спросила Хлоя.

— Только не говори Госпоже, — взмолилась я.

— Только если она не спросит, — ответила Хлоя. — Я же не хочу, чтобы она меня отхлестала своим хлыстом.

Хлоя впилась зубами в ларму, и по её подбородку побежал сок.

— А где твой камиск? — полюбопытствовала девушка.

— В комнате рабынь, — ответила я. — Его нельзя пачкать.

— На твоём месте, я бы надеялась, чтобы никому из мужчины не пришло в голову срезать путь через этот коридор, — заметила Хлоя, откусила ещё кусочек от лармы и, всосав сок в рот, полюбопытствовала: — А чего это Ты закована?

— Так захотела Госпожа, — вздохнула я.

— Она — Госпожа нам, — хмыкнула Хлоя, — а для мужчин она — рабыня. На ней такие же камиск и ошейник, как и на любой из нас.

Сказав это, Хлоя пошла своей дорогой.

Я представила гордую Нору на коленях, прижимающуюся губами к ногам мужчины, и мне это понравилось.

Но сейчас я сама стояла на четвереньках и, то и дело, опускала тяжёлую, толстую щётку в мыльную воду. Щётку следовало крепко прижимать к полу и натирать доски круговыми движениями. Позже надо было стереть мыльный раствор тряпкой и чистой водой. Всякий раз, когда я передвигалась на новое место, меня сопровождал лязг и скрежет цепи, соединявшей мои лодыжки, то деревянному настилу.

По утрам, назначая мне, стоящей перед нею на коленях, задание на день, Нора обычно определяла время, когда я должна начать и срок, в который я должны была уложиться. Как правило, срок назначался таким, что я, как бы ни старалась, не могла справиться с задачей за выделенное время. И тогда меня наказывали. Обычно наказание не было столь суровым как плеть, но дважды дело дошло до того, что меня всё же связали и избили плетью. Однако чаще всего всё заканчивалось тем, что меня ругали перед другими девушками, и в завершении Нора наносила мне удар или два своим хлыстом. Целью этого было скорее унизить и оскорбить меня перед моими сёстрами по рабству, чем действительно нанести мне вред. Фактически, Нора рисковала переступить тонкую и опасную черту, ведь она могла уменьшить мою ценность. Зачастую моё наказание ограничивалось тем, что мне приказывалось зайти в мою тесную клетку задолго до установленного времени, или в лишении ужина. Вполне ожидаемо, что у первой девки будут свои фаворитки, и те, к кому она менее всего благоволит, но, я думаю, всем было очевидно, что по неким причинам я оказалась в крайней немилости у нашей кейджероны, причём в крайне необычной степени. Полагаю, что большинство других девушек считали меня ленивой, неряшливой или небрежной в том, что касалось работы, но, по крайней мере, Джейн и Ева понимали, что эта враждебность не имела никакого отношения к тому, за что меня обычно наказывали. Мои подруги знали, что всё это уходило корнями в дела давно минувших дней, происходивших очень далеко отсюда, и даже на другой планете. Ещё в своём прежнем мире я ощущала себя рабыней, и это интуитивное понимание было явно и бесспорно подтверждено на той памятной вечеринке, когда я, как рабыня, которой я была уже тогда, одетая в то, что фактически было камиском, избитая хлыстом Норы, съежилась у ног своей мучительницы, одетой в одежды, подобные тем, которые носят гореанские свободные женщины. После того раза меня охватывал страх при одной мысли о ней, даже на моей прежней планете, не говоря уже о Горе, где она была для меня госпожой, и для меня, рабыни, было подходяще быть у её ног, или у ног любых таких как она. От обиды и нахлынувших воспоминаний на глаза навернулись слёзы, но я не прервала своей работы. Почему она была настолько жестока со мной! Насколько беспомощной я была перед ней! Уверена, она должна понимать, что я делаю всё возможное, чтобы она была мною довольна, я отчаянно стремлюсь добиться этого. Неужели она никогда не удовлетворится своей местью? Ну как мне ей объяснить, как дать ей понять, что я больше не та, кем я была раньше, я больше не её надменная, спесивая, мелочная, презираемая соперница, я больше на мисс Аллисон Эштон-Бейкер, я теперь всего лишь униженная, беспомощная кейджера, полностью зависимая от её милосердия?