Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

Лишь на четвёртый день мятежа мы узнали, что лидером восставших был Луций, которого многие из нас считали самым главным среди кюров Пещеры. Похоже, в его планы входило сместить Агамемнона, и далее, заняв его место, продолжать действовать в пределах схемы, разработанной и начатой Агамемноном. Это не было вопросом свержения государства, или отказа от его интриг и имперских амбиций, это было лишь прибирание государства к рукам, со всеми его имеющимися силами. Луций, если можно так выразиться, был заинтересован не столько в ниспровержении трона, сколько в смене задницы, на нём восседавшей. Для меня не были секретом, причём довольно давно, ревность, зависть и негодование, которые испытывали многие из простых кюров к своим сородичам оказавшимся наверху, по любой причине, будь то ум, энергия, видение ситуации, заслуги, удача в неком соревновании, кровные связи, политические махинации, стечения времени и места или простое везение. Если им не выпало носить золотую цепь, почему это должен делать кто-то другой? Пусть либо все ходят с золотыми цепями, либо никто. Я предположила, что золотые цепи, если можно так выразиться, будут существовать всегда, хотя, возможно, не всегда выставляться напоказ. Похоже, они не понимали, что не каждая золотая цепь видима. Для введения и укрепления равенства требуются те, кто будет это равенство насаждать, и это приводит к новому неравенству. Но это станет очевидным только тогда, когда новый институт будет водружён на пьедестал. В любом деле важен порядок, и вопрос лишь в том, кто этот порядок возглавит. Масса, управляемая и используемая, пробуждённая и направляемая, терзаемая и кровоточащая, когда разрушения и убийства останутся позади, когда шоу завершится, всё равно остаётся массой.

Я лежала в клетке. Нагая и беспомощная.

Другие кейджеры точно так же как и я, были узницами таких же тесных камер. Как животные, мы ждали бы решения хозяев.

Ситуация в Пещере по-прежнему оставалась напряжённой.

Дверь рабской комнаты скрипнула и немного приоткрылась, совсем чуть-чуть. Джейн вскрикнула, и я, прижавшись правой щекой к прутьям, попыталась разглядеть того, кто находился за дверью. Джейн сидела в клетке с другой стороны комнату, и легко могла видеть того, кто был на пороге.

Затем раздался крик другой девушки, и я увидел его. Он был огромен, четыре мощных лапы, футов шесть или семь в холке, широкая треугольная голова, в тот момент опущенная ниже его плеч, густой, шелковистый, желтовато-коричневый мех. Бросались в глаза широкие лапы, позволявшие такому существу легко передвигаться по склонам скал, льду и глубокому снегу. Он двигался с неожиданным для его размера изяществом, которое скорее можно было бы ожидать от зверя меньших размеров. Его огромные глаза обвели помещение внимательным взглядом, уши с кисточками на концах, склонились вперёд. Зверь припал на живот, и его длинный хвост заметался из стороны в сторону. Он казался расслабленным, и лишь движения его хвоста выдавали его внутреннее напряжение. Никогда ещё я не видела такое животное так близко. Нет я, конечно, видела одного, возможно, даже этого самого, несколько недель назад на склоне горы, напротив главного входа в Пещеру, но до него было триста или четыреста шагов.

Я подозревала, что вход теперь никто не охранял. Если там и появлялись кюры или люди, то лишь время от времени.

Я рефлекторно отползла к задней стенке клетке, когда зверь, опустив голову к полу, двинулся в мою сторону. Я замерла, ни жива — ни мертва. Он тоже остановился и присел. Затем он ещё немного приблизился ко мне, и снова замер. Он не бросился вперёд, не атаковал. Он лишь приблизил свою широкую морду почти к самой решётке. Я видела, как раздулись его ноздри, а затем он буквально прижался к прутьям. Я даже дышать перестала, стараясь не шевелиться. Зверь негромко заворчал, как будто озадаченный увиденным, и попытался просунуть свою лапу между прутьями, но те были поставлены так близко, что лапа не пролезла внутрь клетки. В какой-то момент я увидела его клыки. Они не были окровавлены. Наконец, зверь отступил, озираясь вокруг себя, а потом и вовсе вышел из комнаты.

Моё сердце начало колотиться с бешеной скоростью. Я попыталась вдохнуть, с трудом проталкивая в себя воздух. Больше я ничего не помнила, думаю, я потеряла сознание.

Спустя пятнадцать дней бунт в целом был подавлен.

Многие из кюров железной цепи не поддержали мятеж, организованный Луцием. По-видимому, тому имелось несколько причин, но я предполагаю, что основными были лояльность и дисциплина. Большинство кюров понимали необходимость общественного порядка и признавали свою роль в поддержании этого порядка. Вместо того чтобы рассматривать себя угнетёнными и эксплуатируемыми жертвами тиранического правления, каковыми их поощряли себя считать, они рассматривали себя надёжными и верными защитниками ценной, доказанной временем традиции. Кроме того, харизму почти легендарного Агамемнона, за которым многие из них последовали в другой мир, вряд ли можно было затмить выскочке предателю. Тот факт, что Луций являлся кюром золотой цепи, также, возможно, стал причиной для рефлексии. Он ведь фактически был чужаком для кюров железной цепи. Но разве не часто случается, что недовольный отпрыск элиты, и без того не страдающий отсутствием статуса, стремясь к ещё большей власти, пытается эксплуатировать недовольство и негодование других в своих собственных целях? Демагоги безгранично щедры и небрежны в пролитии крови других. Она же не их собственная. А сколько тайных, неподозреваемых фактов скрывается позади мерцающих вуалей, украшенных вышивками риторики? Также, в жизни общества, как и в любой органической жизни, имеются свои привычки и инерция, связи и противовесы, накопившиеся в течение многих поколений, поддерживаемые в течение долгого времени, доказанные на практике. Возможно, менять такие вещи лучше всего постепенно, и только с большой осмотрительностью. Изменение — часть жизни, но полезные метаморфозы случаются редко. Какими простыми кажутся сложности мира высокомерному простаку. Закон тяготения может казаться нежелательным, но чем его можно заменить?

В любом случае, независимо от того, что могло бы быть причиной, большинство восстаний терпит неудачу, а те, которые оказываются успешными, нередко не более чем восстанавливают прошлое с новыми телами и иными вывесками.

Мы кейджеры не были вовлечены в маленькую войну, вспыхнувшую в Пещере. Мы, как вуло или верр, не являлись сторонами конфликта. Наш мир был ограничен стенами рабской комнаты, а зачастую сокращался до периметра клеток, в которые нас запирали. Как уже было упомянуто, мужчин привлекали на службу, или, скорее, мобилизовали, обе фракции, и некоторым из них пришлось поучаствовать в стычках, в которых они гибли наравне с кюрами. С другой стороны кюрам было ясно, что люди в их ссоре были вынужденными союзниками, у которых нашлось бы немного причин, если они вообще были, участвовать во всём этом. Несомненно, это и было побуждением для Агамемнона объявить амнистию всем людям, которые служили под началом Луция или его лейтенантов. Их прибытие к порядкам Агамемнона и сдача оружия стали весьма ощутимым ударом по мятежникам. Подобная амнистия была предоставлена и кюрам, примкнувшим к Луцию, но лишь пятеро воспользовались этим предложением. Их, как мы узнали позже, выпотрошили и задушили с их собственными кишками.