Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

Спустя несколько енов, мужчина взял лоскут ткани и протёр края колоды, уничтожая узор точек, обрамлявших кромки карт.

— Господин? — вопросительно посмотрела на него я.

— Мой руководитель, — сказал он, — готовится закончить дела и покинуть Пещеру.

Исходя из того, что сообщение, которое я принесла, было вручено мне Астринаксом, я предположила, что именно он должен был быть его руководителем, либо кто-то, находившийся с ним на связи.

— Значит, мы попытаемся бежать отсюда? — уточнила я.

— И это следует сделать до того, как выпадет первый снег, — добавил Десмонд.

— Мужчины пойдут с нами? — поинтересовалась я.

— Некоторые, — ответил он уклончиво.

— Я рада, — улыбнулась я, и тут же, заметив на его лице тень грусти, спросила: — Что случилось? Господин выглядит расстроенным.

— Кажется мой руководитель, — вздохнул Десмонд, — неоправданно ограничил свои планы.

— Почему? — удивилась я. — Ведь листы с кодами каиссы будут доставлены в города. Люди будут предупреждены.

— Всё так, — кивнул он.

— Чего же больше? — не поняла я.

— В них нет ничего, — пояснил Господин, — имеющего отношение к уничтожению Агамемнона.

Как уже было упомянуто, Луцию и нескольким из его сторонников всё ещё удавалось избежать ареста. С другой стороны, порядок в Пещере в целом был восстановлен, и всё, за некоторым исключением, шло примерно так же, как это было до мятежа. Правда, были три отличия, точнее очевидных отличия, бросавшихся в глаза. Если и были какие-то ещё, то они оставались тайными, и я о них не знала. Первым отличием было то, что контейнер, который некоторые считали подходящим вместилищем для Агамемнона, теперь крайне редко выносился на публику. Второе отличие заключалось в том, люди в Пещере были разоружены, их вынудили сдать даже ножи, и третье — охранные функции в Пещере, будь то патрули в коридорах, или часовые у больших дверей, теперь были возложены исключительно на кюров.

До восстания я часто приносила еду и питьё для часовых, охранявших вход в Пещеру, тогда это были мужчины и обычно по двое. Эта обязанность по-прежнему сохранялась за мной, а вот характер охранников изменился.

Однажды утром, шла Седьмая Рука Перехода, думаю второй её день, незадолго до начала девятого ана, я приблизилась к большим дверям. Дни стояли солнечные. Иногда, когда Тор-ту-Гор висел почти над головой, заливая склоны Волтая своим ярким светом, горы вокруг казались почти белыми. Насколько я поняла, это была какая-то аномалия, связанная с некоторыми особенностями отражённого света. В такие моменты тени долин и расщелин могли походить на чёрные шрамы.

Теперь я носила не поднос, а ярмо, с концов которого свисали бурдюк с водой и пара бёдер тарска. Это была тяжёлая ноша. Мои плечи болели. Трапеза кюров часто напоминала мне поедание плотоядными животными своей добычи.

Иногда, во время исполнения этой обязанности, мне случалось видеть Гренделя, возвращавшегося снаружи. Я знал, что ему была предоставлена свобода покидать Пещеру и возвращаться в неё в любое время, когда бы ему это не понадобилось. Признаться, мне был не понятен смысл этих экскурсий, но я рискнула предположить, что их можно было бы объяснить простой возможностью избежать скуки Пещеры, интересом к движению или свежему воздуху и, возможно также, желанием поохотиться. Грендель был склонен наслаждаться открытыми пространствами и солнцем, в отличие от большинства кюров, казалось, чувствовавшим себя более непринуждённо в закрытых местах и полумраке.

Моё ярмо, с его бременем еды и питья, тяжёлое, по крайней мере, для меня, оттягивало плечи. Я каждый раз, идя к входу в Пещеру, отчаянно надеялась, что не повстречаю там Гренделя, возвращающегося снаружи.

Один из часовых, заметив меня в коридоре, нетерпеливо махнул мне рукой, давая понять, чтобы я поторопилась. Ему не составило бы труда воспользоваться своим переводчиком, но он даже не подумал сделать это. Я попыталась прибавить шаг, но всё же не настолько, чтобы появился риск споткнуться и упасть. Я нисколько не сомневалась в том, что моё падение вызовет недовольство у этих зверей. То, что могло бы быть простой пощёчиной в случае человека, могло бы закончиться для меня сломанной шеей, если бы я рассердила кюра. Ярмо нещадно резало мои плечи.

Когда я сталкивалась с Гренделем, у входа в Пещеру или в коридорах и залах, я опускала голову и старалась поскорее покинуть опасное место, сделав вид, что не заметила его. Я не горела желанием, встречаться с ним глазами. Если этого избежать не удавалось, и наши взгляды всё же пересекались, я немедленно принимала первое положение почтения, и оставалась в такой позе, пока он не проходил мимо, либо меня не окликали. Я не знаю, обращал ли он на меня внимание или нет, но во мне, всякий раз, когда я его видела, клокотала беспомощная и бесполезная злость. А какие ещё чувства должно было вызвать двуличие, вероломство, жестокость и амбиции, ради которых он предал своих друзей, принципы, честь, союзников, собратьев из далекого мира. Что ещё я должна была испытывать к Гренделю, использовавшему свой ум, чтобы выторговать для себя более выгодные условия среди заговорщиков, принять сторону своих бывших врагов, изгнанных с далёкого мира его союзниками, обеспечить и поддержать войну, которая могла бы, если не полностью уничтожить людей Гора, то сильно сократить их численность, а позже, возможно, и людей другого мира. Также, его претензии на верность, если не на привязанность к Леди Бине оказались обманом. Оно заботила его не больше чем любого другого кюра, для которого люди были в лучшем случае немногим больше чем временно полезные паразиты.

Часовой снова нетерпеливо маханул мне рукой, понукая поторопиться.

А мне не хотелось споткнуться и упасть. Я и так двигалась с максимальной скоростью, на которую была способна с раскачивающимися на ярме грузами, грозившими в любой момент вывести меня из равновесия.

Наконец я добралась до дверей и поста охраны, и, сняв ярмо с плеч, сбросила его вместе с подвешенным к нему мясом и бурдюком на заменявшую здесь стол полку справа от двери.

Я немного отступила внутрь пещеры, решив там подождать, пока освободится ярмо с крюками.

Этим утром что-то отличалось у больших дверей. На посту как обычно стояли двое часовых, но внутри, немного не доходя и по обе стороны от дверей, дежурили ещё два кюра, вооруженных большим, четырёхзарядными арбалетами, которые мне уже случалось видеть у охранника тюремного блока. Такое оружие мужчина, если и поднял бы, то с большим трудом, не говоря уже о том, чтобы взвести его и метко стрелять.

Не думаю, что тех двух зверей можно было бы легко заметить снаружи. Мне было не понятно их присутствие.