Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

Не веря своим глазам, я уставилась на его, повёрнутую ко мне спину. Мои глаза заволокло слезами.

Я ещё острее, чем прежде, ощутила свой камиск, ошейник на моей шее, отметину, которую носила на своём бедре.

Я была рабыней!

Рабынь не благодарят. Кому в голову придёт благодарить животное?

Фактически я просто сделала то, что, как ожидали, я должна была сделать, что, в действительности, меня проинструктировали сделать. Я просто повиновалась. Как можно благодарить рабыню за то, что она повинуется. Это именно то, что она должна делать.

Насколько глубже я осознала свою неволю в эти мгновения!

В действительности, слова благодарности рабыню могут скорее напугать, чем обрадовать. Что это может означать? Не предупреждение ли это, не намёк ли на то, что она ведёт себя слишком во многом как свободная женщина, которая как раз таки ожидает благодарности? А может это — уловка? Не думает ли он о ней с точки зрения тугих цепей или рабской плети? А что если он подумывает о её продаже? А вдруг она уже продана или отдана?

— Господин, — негромко окликнула я его, — могу ли я говорить?

— Да, — кивнул Грендель, повернувшись ко мне лицом.

— Произошедшее могли заметить часовые с поста у дверей, — сказала я. — И даже если они ничего не заметили и предположили, что конвоиры решили увести вас подальше в горы, то со временем, когда они не возвратятся, начнётся расследование. Будут поиски, а потом и преследование. Вам нужно бежать.

— Я не закончил свои дела здесь, — ответил он. — Есть ещё кое-что, что должно быть сделано.

— Вы ничего не сможете сделать в одиночку, — попыталась переубедить его я. — Они выследят вас. Они беспощадны. Вы должны бежать.

— Что насчёт тебя? — осведомился Грендель. — Как Ты себя чувствуешь?

— Я замёрла, — призналась я. — Я поранила ноги, и теперь хромаю.

— Мы разведём огонь, — пообещал он.

— Но этого нельзя делать, — воскликнула я. — Дым заметят. Вы должны бежать!

— Когда они доберутся до костра, — сказал кюр, — нас там уже не будет.

— Огонь будет отвлекающим манёвром? — уточнила я.

— И даже лучше, — усмехнулся он.

— Господин? — не поняла я.

— С наступлением темноты, — продолжил Грендель, — Ты пойдёшь к дверям, но будешь держаться у стены, справа от входа. Там тебя не заметят. Затем, выбрав подходящий момент, проскользнёшь в Пещеру.

— Но как я узнаю, что момент подходящий? — спросила я. — Там ведь часовые, кюры.

— Ты поймёшь, — заверил меня Грендель. — Дело уладит наш друг Терезий.

— Вы должны бежать, — попыталась настоять я. — Вы оба.

— Мы спрячемся, — успокоил меня он.

— Где здесь можно от них спрятаться? — поинтересовалась я.

— Там, где они не будут нас искать, — усмехнулся Грендель.

— Бегите! — попросила его я.

— У меня есть дело, которое должно быть сделано, — повторил он.

Я увидела приближающегося Терезия. В руках он держал какие-то короткие, скрюченные ветки и целый куст с корнями, на которых ещё оставались комья земли. Также я отметила, что на нём теперь была надета кюрская сбруя.

Грендель подхватил валявшийся на камнях топор второго из своих конвоиров и поднял его над головой. Это было тяжёлое оружие, с двойным лезвием и длинной рукоятью, но он обращался с ним с той же лёгкостью, с какой я махала бы прутиком.

— Господин, — позвала я его.

— Что? — откликнулся он.

— Терезий не может понимать нас, — сказала я. — У него нет переводчика.

— Так, — согласился Грендель. — И что?

— Разве я не преуспела? — поинтересовалась я.

— Ты всё сделала блестяще, — признал кюр.

— Господин доволен? — уточнила я.

— Я доволен, — кивнул он.

— Неужели меня нельзя поблагодарить? — спросила я.

— Ты — свободная женщина? — осведомился он.

— Нет, Господин, — ответила я.

— Ты — рабыня? — задал он следующий вопрос.

— Да, Господин, — признала я.

— Тогда тебя не нужно благодарить, — подытожил кюр.

— Я поняла, — вздохнула я.

— Я не уверен в этом, — сказал Грендель.

— Я не понимаю, — растерялась я.

— Это — доброта, — пояснил он.

— Я не понимаю, — покачала я головой.

— Это — урок, — сказал он. — Это может спасти твою жизнь.

— Господин?

— Рабыня не должна быть озабочена собой, быть своекорыстной или корыстной вообще. Это для свободной женщины. Это свободная женщина думает о себе. Рабыня думает о своём хозяине и надеется, что он будет доволен ею. Рабыня служит самоотверженно, полностью отдаваясь господину. Она принадлежит ему как тарск или сандалия. Она повинуется не ради того, чтобы быть вознаграждённой. Она служит не ради благодарности. Она — рабыня. Для неё, как для его животного, есть только повиновение, без сомнений, без промедлений и без благодарности. Это — то, для чего она нужна.

— Уверена, господин мог бы бросить ей леденец или подарить ей ласку, — сказал я.

— Да, — согласился Грендель, — но не обязан этого делать. Скорее пусть она будет благодарна за любое внимание, которое хозяин может уделить ей.

— Но я хочу служить так, — призналась я, — беспомощно и покорно!

— На Горе, — заверил меня он, — у тебя не будет никакого иного выбора, кроме как служить именно так.

— Да, Господин, — вздохнула я.

— Итак, — сказал Грендель, — ты всё ещё хочешь благодарности?

— Нет, Господин, — ответила я.

— Но, — продолжил он, — возможно, Ты хотела бы узнать, довольны ли тобой?

— О да, Господин! — воскликнула я.

И тогда положил свою огромную лапу мне на голову и легонько взъерошил мои волосы, как кто-то мог бы одобрительно потрепать по голове домашнего слина.

— Я доволен тобой, — сообщил мне он.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила его я.

— Сейчас мы разожжём огонь, — сказал он. — Тебе должно быть очень холодно.

— Спасибо, Господин.

— Но Ты должна понимать, — добавил Грендель, — что я — наполовину кюр. Хозяин-человек мог и не быть с тобой столь же терпимым.

— Я это понимаю, — заверила его я.

— Для чего, как по-твоему они покупают женщин? — спросил он.

— Чтобы иметь их своими рабынями, — ответила я.

— И какими рабынями они должны быть? — уточнил он.

— Превосходными, — улыбнулась я.

— Помни об этом, — посоветовал кюр.

— Да, Господин, — пообещала я.

Расстройство, ярость и гнев бежали по коридорам Пещеры.

Два кюра, которым было поручено казнить узника, Гренделя, исчезли. Позже их тела, брошенные на съедение рыскающим в окрестностях животным, были обнаружены около пепла оставленного костра. Естественно, было выдвинуто предположение, что узник, по-видимому, получивший чью-то поддержку, бежал. Вместе с ним пропали два топора и два комплекта сбруй. Дюжина вооруженных до зубов поисковых групп посланных вслед беглецу, в течение нескольких дней прочёсывали округу. Некоторые из них, меньшие и более мобильные, прошли четверть пути до Акведукской дороги. Но затем задули холодные ветры, принесшие стужу и первый снег, засвистели среди гор метели, заметая перевалы, и поисковые партии поспешили возвратиться обратно. Никаких следов сбежавшего узника или тех, кто ему помогал, обнаружить так и не удалось. Так что в Пещере предпочли думать, что беглецы, плохо вооруженные и не имеющие с собой продовольствия, скорее всего, потерялись, заблудились и погибли где-то посреди Волтая.