Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

Полагаю, частично это было следствием положения рук и его влияния на тело девушки. В самой распространённой позе для осмотра, как уже было отмечено ранее, руки тоже подняты и лежат сзади на шее или на затылке. Также существует множество способов заковывания в цепи, при которых запястья девушки сковывают позади её шеи.

— Когда я жила в своём мире, я вообще не носила тяжести, — сообщила я.

— Ты была из высшей касты? — уточнил он.

— Я занимала привилегированное положение, — пояснила я, — и имела высокий социальный статус.

— А теперь Ты — простая рабыня, — подытожил мой собеседник. — Замечательно.

— Замечательно? — возмущённо переспросила я.

— Конечно, — хмыкнул он. — Это сделало тебя гораздо интереснее, сбросив с высоты твоего высокого статуса и превратив в униженную, бессмысленную шлюху, пригодную только для цепи.

— Пожалуйста, отпустите меня, Господин, — не скрывая раздражения, попросила я.

Ответом на мою просьбу стала долгая тишина. Поворачивать голову я не решалась.

— Господин? — наконец, позвала я. — Господин?

Внезапно он появился прямо передо мной и встал лицом ко мне. Это действительно был, тот самый кузнец с Сулового Рынка!

Мужчина стоял очень близко ко мне, практически вплотную.

— Спокойно, — сказал он.

Я отвернула голову в сторону и уставилась на выцветшую, заляпанную, наполовину разорванную афишу, приклеенную к стене соседнего дома. Это была реклама какого-то цирка.

А потом он аккуратно взял мою голову своими руками и повернул к себе. Я попыталась выкрутиться из его захвата, но у меня ничего не получилось.

— Не надо, — взмолилась я, но мужчина уже тянул меня к себе. — Нет. Нет, не надо.

В следующее мгновение я почувствовала, как его губы накрыли мои. Я пробовала отстраниться, но безрезультатно.

— Ну же, раскрой свои губы, — потребовал он. — Ещё. Открой ротик. Шире.

Я пыталась крутить и трясти головой, но всё было бесполезно, я едва могла ей пошевелить.

— Я хочу почувствовать твои зубки, — прошептал он. — Только не вздумай кусаться. Иначе останешься без зубов.

Я пыталась протестовать, но вместо слов у меня получалось лишь невнятное мычание.

— Какие у тебя замечательные губы, — промурлыкал мой насильник, — сладкие, мягкие, просто созданные для поцелуя господина.

Я честно пыталась сопротивляться. Тщетно, само собой.

— Давай, прикоснись к своим зубам, — шептал мужчина. — Нежно. Вот так, язычком, кончиком. Уверен, тебя этому учили.

— Пожалуйста, не надо, Господин, — простонала я.

Внезапно, совершенно неожиданно для меня самой, из моих глаз хлынули слёзы. Они прорывались сквозь сжатые веки и оставляли мокрые дорожки на щеках.

— На тебе ошейник, — напомнил он мне шёпотом.

— Да, да, — глотая слёзы, выдавила я из себя. — На мне ошейник.

По моему телу пробежала сладкая дрожь, появилась слабость в коленях, и я жалобно прижалась своими губами к губам мужчины. И не только губами, но и всем телом. Это было так внезапно, неожиданно, непредсказуемо. Я льнула к нему, судорожно, умоляюще, дрожа от желания.

И я отчаянно жалась к нему, изо всех стиснув пальцами бельё, которое держала на голове.

— Интересно, — усмехнулся кузнец. — Подозреваю, наша распутная варварка теперь не больше чем ещё одна хорошо смазанная, приятно умасленная, истекающая соком рабыня.

— Я ненавижу вас! — простонала я.

— Из тебя могло бы получиться отличное мясо для пага-таверны, — заявил он.

Как я его ненавидела в тот момент, но не мог ли он быть моим господином? Я знала, что был готова, открыта, смазана, сломлена и принадлежала.

— Да, — констатировал мужчина, — Ты — красный шёлк.

— Я — ваша, я знаю, что принадлежу вам! — прошептала я. — Купите меня. Купите меня, Господин!

— Ты — принадлежишь любому, — сказал он и оттолкнул меня от себя, удерживая на расстоянии вытянутой руки. — Я уже выяснил то, что я хотел выяснить. Ты, как я и предполагал, всего лишь ещё один кусок рабского мяса, годного только для ошейника.

— Вашего ошейника, — добавила я.

— Чьего угодно, — сказал он.

— Но что я могу поделать с тем, что я — женщина! — всхлипнула я.

— Ты ничего и не должна с этим делать, — пожал он плечами.

— Купите меня!

— Только рабыни просят купить их, — напомнил мне он.

— Я и есть рабыня! — воскликнула я.

— Это очевидно, — кивнул мужчина.

— Господин! — простонала я.

— Достоин сожаления тот факт, что Ты досталась женщине, — покачал он головой. — Это деньги на ветер. Ты — рабыня мужчины.

— Да, — не могла не согласиться я. — Да, Господин!

— Я думаю, что Ты могла бы стать горячей маленькой штучкой, — усмехнулся кузнец.

— Господин, — вздохнула я, потянулась к нему, но так и не смогла преодолеть сопротивления его рук.

— У тебя на голове бельё, которое надо доставить заказчикам, — напомнил мне он.

Пара мужчин остановилась рядом и с понимающими улыбками смотрели на нас.

— Вы пробудили во мне рабыню! — призналась я.

— Ты едва разогрелась, — отмахнулся он. — Ты даже не подозреваешь того, что могло бы быть с тобой сделано.

Мне было известно, что гореане иногда могут выделить для своих рабынь два, а то и три дня. Чаще они могут посвятить забавам с ними целый вечер, утро или день, забавам, во время которых рабыня, время от времени, может кричать о своих потребностях. Но, конечно, использовать рабыню можно и по-быстрому, подтащив её к себе поводком или цепью, бросив поперёк седла, или перегнув через подлокотник дивана, или толкнув на ковёр, или приказав встать на колени, опустить голову на пол, а руки сложить на затылке, или как либо ещё. Также, конечно, владелец может приказать рабыне обслужить его множеством способов, для этого достаточно взмаха рукой знак или щелчка пальцами.

— Вы вынудили меня показать себя рабыней, — возмутилась я, — публично, на улице. Вы унизили меня! На меня все смотрели с презрением, я оскорблена!

— Все женщины — рабыни, — развёл он руками. — И Ты ничем не отличаешься от остальных.

— Я ненавижу вас! — крикнула я.

— Просто не все носят ошейники, — закончил он известный афоризм.

— Я ненавижу вас! — повторила я.

— Но, по крайней мере, Ты уже носишь ошейник, — добавил кузнец.

Я дрожала в расстройстве.

— Аккуратнее с бельём, — усмехнулся он, обогнул меня и пошёл вдоль по улице.

Я повернулась, провожая его взглядом.

Сделав несколько шагов, он обернулся и, посмотрев в мою сторону, крикнул:

— Возможно, шестьдесят медных тарсков. Но не серебряный!

Слёзы с новой силой полились из моих глаз. А он, махнув рукой на прощание, продолжил свой путь.

Разнеся бельё клиентам, прежде чем направиться к дому Эпикрата, я вновь вернулась на эту улицу.

На стене напротив входа в один из нескольких переулков, ведущих к Шести Мостам, ветер трепал выцветшую, полуоторванную афишу.