Сильвия Морено-Гарсия - Боги нефрита и тени [litres]

Кассиопея взглянула на Мартина, стоящего на коленях, как и Завала, и покачала головой.

– Я никогда не желала драгоценностей… И я хочу, чтобы Мартину позволили вернуться домой.

– Хорошо, – сказал Хун-Каме. – Что касается тебя, брат мой…

– Я сдаюсь тебе, – Вукуб-Каме поднял к небу покрытые шрамами ладони.

Он опустился на колени и склонил голову, как военнопленный. Желание сражаться покинуло его, глаза стали белыми, как жемчужины, а одежды… одежды стали потрепанными и поеденными молью, как у нищего.

Хун-Каме сурово взглянул на брата, наклонился и сжал его плечо.

– Я ничего так не желал, как твоей смерти, – сказал он. – Но сейчас она мне не нужна. Я был недобр к тебе, и ты ответил тем же, но я не хочу продолжать этот круг, полный ненависти.

Вукуб-Каме поднял голову. Он пытался услышать обман в голосе брата, но не нашел его.

– Это остающаяся в твоих венах смертность делает тебя таким, – осторожно заметил он.

– Возможно. Или мудрость, понимание, что порядок двойственности нельзя нарушать, – ответил Хун-Каме и тихо добавил: – Или тот факт, что ты, несмотря на всю горечь, мой брат.

Он взглянул на покрытые шрамами руки брата, а Вукуб-Каме посмотрел в его лицо, на пустую глазницу.

Природа ненависти неведома. Она может веками пожирать сердце, а потом исчезнуть, хотя ты думал, что она неподвижна, как гора. Но даже горы со временем разрушаются. Ненависть Хун-Каме была высотой с десять гор, а ненависть Вукуб-Каме глубиной в десять океанов. Хун-Каме мог позволить ненависти поглотить его, но вместо этого он решил ее отринуть, и то же самое сделал его брат.

Кассиопея отдала себя, и Хун-Каме тоже должен был что-то отдать.

Светловолосый бог передал темноволосому шкатулку, и тот, поколебавшись, осторожно вынул глаз и вставил в пустую глазницу. Потом Вукуб-Каме поднял руки, и в них появилась корона из оникса и нефрита, которую он возложил на голову Хун-Каме. Талию повелителя теперь опоясывал кожаный пояс, украшенный инкрустациями из тех же камней.

Братья были одинакового роста и смотрели прямо друг на друга. Они были вечными и неизменными – и все же изменились.

– Добро пожаловать домой, Великий Повелитель Шибальбы, – сказал Вукуб-Каме.

Ветер, шепчущий в ветвях Дерева Мира, эхом повторил его слова.

Вновь коронованный, Хун-Каме мог бы совершить триумфальный въезд во дворец, придворные наполнили бы кубки до краев ликером и вином, а благовония окутали бы тронную залу. Все ждали празднеств.

Придется подождать подольше.

Хун-Каме повернулся к девушке.

– Пойдем, – сказал он и взял Кассиопею за руку.

Хун-Каме не нуждался в Черной дороге, чтобы ходить между тенями, – вместе с девушкой он проскользнул в пространство среди пространств, и они попали в отдаленный уголок королевства.

Пустыня, самый край Шибальбы, где начинается Черная дорога. Ни один картограф не сможет нарисовать идеальную карту Шибальбы, тем не менее это была ее граница.

– Вскоре ты должна будешь вернуться в Срединный мир, – сказал Хун-Каме. – А я должен стать богом.

– Ты разве не бог? – удивилась она.

Он покачал головой.

– Остался один шаг.

Он держал ее руки в своих, и девушка знала, что он говорил о соединяющей их нити осколка, привязывающей смерть к жизни. Эта нить все еще существовала.

– После этого… я никак не могу остаться? – спросила Кассиопея.

– Ты живая, – покачал он головой.

– Но мгновения назад я умерла…

– Да, и я вернул тебя к жизни. Ничто живое не может долго оставаться в Земле мертвых.

– А ты не можешь существовать в Земле живых.

– Нет. К тому же, ты забываешь, что моя смертность подходит к концу. А с ней и мое сердце.

Кассиопея кивнула. Она все понимала, слезы жгли глаза, но она быстро вытерла их.

Хун-Каме заговорил, желая утешить ее.

– Ты ничего не просила, но я все равно желаю одарить тебя. Позволь дать тебе способность говорить на всех языках мира, потому что смерть знает их все, – сказал он. – И позволь подарить тебе способность разговаривать с призраками, блуждающими по Срединному миру. Это может тебе пригодиться.

Он пронзил ее взглядом, но его лицо смягчилось при этом. Бог улыбнулся и взял ее лицо в руки, притянув ближе к себе. Кассиопея положила руку на его грудь и ощутила биение сердца. Оно все еще билось…

Она встала на цыпочки и поцеловала его, желая, чтобы он запомнил ее. Это было невозможно – все равно что просить океан задержаться на чьей-то ладони, но пока что в нем была частица смертного человека. Не смотря на сияющие одежды и вновь обретенные силы, он был более смертным, чем когда-либо до этого момента. И он поцеловал ее в ответ со всей силой веры в любовь, которой обладают только молодые.

Отстранив ее от себя, он поцеловал костяшки пальцев Кассиопеи и на мгновение прикрыл глаза. Его рука легла на ее горло. От раны не осталось и следа, но он все равно провел пальцами по невидимой линии, прежде чем открыть глаза и снова взглянуть на девушку.

И тогда он вытащил осколок кости, засевший глубоко в ее плоти, – последний кусочек пазла его бессмертия.

Связывающая их нить лопнула. Кассиопея во все глаза смотрела на него. Он положил руку себе на грудь. Его сердце стиралось в пыль под его ладонью, и на это было больно смотреть, но она не отвернулась. И не заплакала.

Когда от сердца осталась только маленькая серая крупинка, Хун-Каме наклонился и снова поцеловал девушку, быстро и легко коснувшись губ. Крупинка может хранить в себе всю Вселенную, и для него это было именно так. В крошечном кусочке сердца жила его любовь, которую он отдал Кассиопее. Хун-Каме протянул эту крупинку девушке, чтобы она узнала все. Узнала о том, как он медленно и тихо влюблялся в нее, узнала об этом молчаливом чувстве, полном недосказанных слов, укутанных несбыточными мечтами. Лишь на мгновение он отдал ей эту частицу, показав самое сокровенное, а затем забрал, ровно за секунду до того, как та погасла.

Когда он выпрямился, и его глаза наполнились тьмой, произошло нечто любопытное. Эта частичка не погасла, но стала искрой и притаилась в глубине темного взгляда, невидимая. Однако Шибальба, так тесно связанная со своим Повелителем, должно быть все видела, все знала. Шибальба почувствовала эхо его молчаливого прощания.

Жители королевства, испугавшиеся, когда земля задержала дыхание, теперь удивились во второй раз. Шибальба – темное место, построенное из ночных кошмаров, земля печали, земля, где потерянные души никогда не найдут верный путь. Но Повелителю Хун-Каме приснился другой сон, и этот сон изменил землю.

В Шибальбе не росли цветы, а если и росли, то были странными, неживыми. А теперь цветы распустились в самых поразительных местах, даже в пустыне. Крошечные, красные цветы, подобные чернилам любовного письма. Звезды, за которыми наблюдает человеческий глаз, становятся созвездиями, а цветы, соединенные вместе, могли бы сказать Кассиопее: «Любовь моя».