Андреа Стюарт - Дочь костяных осколков [litres]

Ребята поджали губы и вытаращили глаза, а Мэфи встал на задние лапы и принялся похлопывать их по рукам. Я позволил ему их успокоить, хотя считаю, что защищать детей от реальности глупо. Дети понимают, когда жизни угрожает опасность, это взрослым нравится относиться к ним как к несмышленышам. А я хотел выйти из этой переделки живым.

– Договорились? Вот и хорошо. А теперь идем.

Я шел к пристаням, дети топали у меня за спиной. Конструкция заметила мое приближение и поспешила навстречу. Я никак не среагировал, просто шел прямиком к своей лодке. Мэфи запрыгнул на борт, как только позволило расстояние, а я опустился на колено и стал отвязывать швартовый канат. С неба закапали крупные капли, доски вокруг постепенно покрывались темными пятнами. Я не остановился, даже когда конструкция встала напротив меня.

– До Праздника десятины пять дней, – сказала конструкция. – Ты не имеешь права увозить детей с острова в такое время.

– Все верно, но я – солдат, и у меня приказ переправить этих детей на восток.

– Ты не солдат. – В голосе конструкции зазвучали торжествующие нотки, как будто она весь день ломала голову над тем, что я сказал при нашей первой встрече.

– Я солдат, я выжил после кораблекрушения, но потерял свою униформу и значок.

– Империя выдала бы тебе новую форму и новый значок, – все так же напыщенно сказала конструкция.

– Мне бы их и выдали, если бы у меня было время доложить о случившемся. Но у меня задание, очень важное и очень срочное. Если бы я запросил новую форму и значок, выполнение задания пришлось бы отложить.

Перья на голове конструкции взъерошились, она сузила глаза:

– Что за важное задание?

Я рассмеялся, встал и забросил конец каната на борт. Лодка немного отошла от пристани. Дети у меня за спиной, к счастью, молчали.

– Хочешь меня подловить? Мне запрещено говорить о цели моей миссии. Приказ отдал сам император.

– Сам император?

– Да.

Я посмотрел в глаза конструкции. Посмотрел твердо, ведь я – солдат. В таких случаях главное – поверить в собственную ложь.

– А теперь отойди в сторону, мне пора отчаливать.

– Я не могу позволить контрабандистам свободно заходить в гавань и выходить в море.

– Я – солдат императора.

– Ты не предоставил мне доказательства. Ты можешь быть контрабандистом.

На последней фразе голос конструкции сорвался на визг.

– Но у тебя также нет доказательств того, что я контрабандист. – Я протянул руку за спину и ухватил кого-то из детей за рубашку. – Мне пора, у меня задание.

Я слегка приподнял девочку и помог ей запрыгнуть в лодку. Потом взял мальчика за руку, но он уже понял, что надо делать, и почти без моей помощи прыгнул с пристани на борт.

Конструкция что-то забормотала, вроде как разговаривая сама с собой, и голос ее при этом напоминал вой кипящего чайника.

Ждать, чтобы посмотреть, к какому умозаключению она придет, было бы глупо. Я прыгнул на лодку и начал поднимать паруса. Мэфи, без умолку вереща, вертелся у меня под ногами. Если у меня и остались к этому времени синяки от побоев, боли я не чувствовал. Паруса поднимались легко, канаты покалывали ладони, дождь усилился и серой полупрозрачной завесой отделил нас от всего остального мира.

Пока мы направлялись к выходу из гавани, я открыл люк и сказал детишкам:

– Спускайтесь, там темно и немного сыро, но вы уж потерпите. Как только мы выйдем в открытое море и окажемся подальше от других лодок, я сразу вас выпущу.

Думаю, детей впечатлило то, как я обвел вокруг пальца конструкцию, поэтому они послушно спустились в трюм и не стали хныкать, когда я закрыл люк. Мэфи бегал с носа на корму и обратно и пытался кусать дождь, а я смеялся, наблюдая за его проделками. Ну еще бы, ведь это был первый влажный сезон в его жизни. Интересно, когда через семь лет сухой сезон вернется, Мэфи его узнает?

– Да, – сказал я, когда Мэфи очередной раз пробегал мимо меня. – Вода с неба – это может быть удивительно и очень весело.

Мэфи перестал кусать дождь, посмотрел на меня, а потом снова на небо.

– Вода, – сказал он своим скрипучим, как ржавые петли, голосом. – Вода!

– Вообще-то, это дождь, просто он сделан из… – Я тряхнул головой: да какая разница. – Да, вода.

Мэфи выдал радостную трель, подбежал ко мне, прижался к ногам и повторил:

– Вода, – а потом добавил: – Хорошо!

– Думаю, да.

Я сел у румпеля и позволил дождю насквозь промочить мою одежду.

Давно уже не было такого дождя…

…Когда начался последний влажный сезон, мне было тринадцать. Мы с Эмалой были на пляже, в шутку соревновались, кто больше соберет даров моря в песке или в воде.

Я только что поймал огромного радужного краба и вопил от восторга, чуть ли не тыча им в лицо Эмале.

– Ну что там у тебя? Парочка моллюсков и морской еж? А у меня… – я взял краба за клешни и помахал ими в воздухе, – самый большой и самый вкусный из всех крабов. Его зовут краб Корло, и он рад с тобой познакомиться. В свободное время он потопляет лодки. Так что я не просто раздобыл еду на целый котелок. Поймав этого краба, я стал героем. Обо мне будут слагать песни. Йовис – покоритель крабов! Спаситель морей!

Эмала только закатила глаза:

– Опять небылицы сочиняешь? Ты такой обманщик.

Краб дернулся и ущипнул меня клешней за мягкое место между большим и указательным пальцем.

– Оу! Проклятье!

Я тряхнул рукой и выронил краба, а Эмала весело рассмеялась.

И вот тогда внезапно начался дождь. Тяжелые тучи уже несколько дней бродили по небу, но разразиться дождем решили именно в этот момент. Мы с Эмалой родились во влажный сезон, но с тех пор прошло много времени. В сухой сезон тоже бывают дожди, но куда им до этого. Этот дождь был таким, словно небо, как плотина, удерживало целый океан, но потом плотину прорвало и вода хлынула на землю.

Эмала снова рассмеялась, запрокинула голову и раскинула руки в стороны, позволив корзине упасть на песок. Ее мокрые волосы прилипли к голове, капли дождя, как роса, собирались у нее на ресницах и, как слезы, стекали по щекам.

– Ты такая красивая, – брякнул я, и это изменило нашу дружбу навсегда.

Веселье мгновенно покинуло Эмалу.

– Ты такой обманщик, – повторила она, но в этот раз ее голос звучал не так уверенно.

А потом она развернулась и, даже не подобрав корзины, побежала по берегу.

После этого она не разговаривала со мной четырнадцать дней, для меня это была целая вечность. Я несколько раз приходил к ней домой и стучал в дверь, но ее мать или отец по-доброму меня спроваживали.

Однажды открыла ее младшая сестра.

– Эмала не хочет тебя видеть, – прямо в лоб сказала она и захлопнула дверь, прежде чем я смог что-то ответить.

Я забыл, какой была жизнь до того, как подружился с Эмалой. Я пытался подружиться с другими мальчиками и девочками, они не очень-то охотно меня принимали, всегда начинали с вопросов, говорю ли я на пойерском, правда ли, что пойеры держат медведей как домашних животных и что значит в переводе с пойерского мое имя. Оно ведь должно что-то значить. Их не смешили шутки, которые смешили Эмалу. Они говорили на своем языке, я пытался приспособиться, но получалось неважно, потому что я не очень-то этого хотел. Я хотел быть с Эмалой, нам не надо было приспосабливаться, мы всегда легко понимали друг друга.