Андреа Стюарт - Дочь костяных осколков [litres]

Когда она наконец снова постучала в мою дверь, я чуть не задохнулся от счастья. Эмала не пыталась притворяться, будто ничего не было, и не стала возвращаться к нашему последнему разговору. Она стояла у меня на пороге, в ее черные волосы были вплетены шелковые ленты. Лицо у нее было серьезное, а глаза такие темные, что мне казалось, я могу в них утонуть.

– Мы можем дружить, – просто сказала она. – Ничего больше между нами не будет.

Я был чуть старше, чем обычный мальчишка, и повел себя как глупый щенок, который неуклюже прыгает от радости, что хозяин снова решил с ним поиграть.

– Я ж тогда пошутил. Перестань, хватит меня пугать. Я ничего такого не имел в виду.

Эмала посмотрела мне в глаза, и я сразу сник. Моя ложь была как промокшая тонкая бумага, которая расползается, стоит ткнуть в нее пальцем. Эмала вздохнула, скорее всего, потому, что ей было жаль меня, а не из-за чего-нибудь еще.

– Хочешь, пойдем собирать кокосы? – предложила она.

Я кивнул и быстро надел сандалии.

С того момента наши отношения изменились, хотя мы и старались, чтобы все оставалось как прежде. Я заметил, что мне нравятся женщины. Эмала быстро превращалась в женщину и нравилась мне больше всех других, вместе взятых.

Уже потом, как-то вечером, когда мы сидели на пляже и смотрели на звезды, Эмала призналась, что влюбилась в меня в один из дождливых дней в кухне моей мамы.

– Ты помогал ей лепить дамплинги, – сказала она и положила голову мне на плечо. – И ты молчал. Кажется, впервые в жизни ты не болтал без умолку. Я села рядом и стала вам помогать. Мы сидели плечом к плечу, и в той тишине я вдруг почувствовала будущее. Ты всегда так много говоришь. Все говоришь и говоришь. Твои истории никогда не кончаются! Они мешали мне понять, какой ты на самом деле, как будто все эти слова скрывали от меня правду. Я всегда знала, что нам весело вместе, что мы всегда найдем для себя интересное занятие. Но я никогда не думала, что смогу рассказать тебе о том, что у меня на душе, поделиться своей болью или разочарованиями, открыться тебе. Или разогнать твою печаль. Я всегда думала, что ты просто веселый мальчишка, вечно шутишь или рассказываешь смешные истории, вроде той, где рыбак случайно поймал на крючок луну.

В тот день, после того как мы закончили лепить дамплинги, Эмала меня поцеловала. Лицо у нее было серьезным и печальным, как в тот день, когда она сказала, что мы можем только дружить и ничего больше. А потом она рассмеялась, и я тоже рассмеялся и поцеловал ее. Я целовал ее снова и снова, как будто весь мир – океан и только она – воздух, которым я могу дышать…

…Дождь был теплым, струйки воды стекали по моим щекам. Я сидел у румпеля, вспоминал все это и не мог понять – плачу я или нет. Мэфи тихонько подошел к моим ногам, посмотрел мне в лицо и запрыгнул на колени, потом встал на задние лапы, а передними уперся мне в грудь.

– Плохо? – спросил он, заглядывая мне в глаза.

– Нет. – Я откашлялся. – Бывает так хорошо, что становится грустно, потому что ты это потерял. Очень хорошо.

Мэфи уткнулся головой мне в подбородок, пощекотал усами шею и промурлыкал:

– Очень хорошо.

Я почесал маленькие бугорки у него на голове и подумал, как бы Эмала отнеслась к этому зверьку.

– Когда-нибудь мы обязательно ее найдем.

Мэфи прижался к моей груди и вздохнул.

И зачем я переключила внимание отца с Баяна на себя? Теперь он прикажет Тирангу вспороть мне живот?

Я чувствовала, как пульсирует вена на шее за ухом. Мы с отцом смотрели друг другу в глаза. Мне очень хотелось отвести взгляд и как-нибудь извиниться, но я сидела с высоко поднятой головой и внимательно наблюдала за малейшими переменами в лице отца.

Гнев, горячий, как горн в кузнице. Потом страх, но он промелькнул так быстро, что я едва его не упустила. И наконец – тревога.

– Возможно, безрассудству можно научиться, – неохотно ответил отец. – Я стараюсь учить обратному.

Тиранг вернулся на свое место, как будто и не стоял в шаге от того, чтобы выпустить кое-кому кишки.

Я выдохнула. Баян, похоже, перестал соображать от облегчения.

Но я понимала, что для меня опасность еще не миновала. Отец продолжал смотреть на меня.

– Ты считаешь, твое благоразумие позволяет указывать мне на его отсутствие?

– Нет, конечно нет, – ответила я и на этот раз опустила глаза.

– Позволь напомнить, что у тебя всего лишь шесть ключей.

Девять – мысленно уточнила я.

– Да, это так.

Я слышала, как он пошевелился на подушке и как его пальцы коснулись стола. Когда я снова посмотрела на отца, он уже отодвинул тарелку и сидел, сцепив перед собой руки.

– Ты сказала, что медитировала, чтобы вернуться в свое прошлое. Думаю, это хорошо, что ты наконец решила приложить хоть какие-то усилия. И твои усилия приносят плоды. – Отец потянулся к поясу, достал из кармана ключ и положил на стол. – У меня к тебе несколько вопросов.

Впервые после такого вступления я не почувствовала себя слабой и беззащитной. Во мне закипела злость. Отец положил ключ так, будто я собачонка, а ключ – лакомство. Да, он даст мне лакомство, но только если я исполню какой-нибудь трюк. Я столько раз оставалась без вознаграждения. Но в этот раз я успела прочитать кое-какие записи в дневнике. В моем дневнике.

– Спрашивай.

Вероятно, отец, глядя на меня, уловил намек на закипающую во мне злость: я видела, что мой ответ застал его врасплох. Баян весь сжался на своей подушке, как будто хотел провалиться под пол.

– Как звали твоего лучшего друга детства?

Первые два вопроса я пропустила – отец всегда задавал три, – хотя что-то мычала, как будто и правда силилась вспомнить.

– Может, я еще недостаточно медитировала? – предположила я после второго вопроса.

Отец только недовольно глянул на меня и задал третий вопрос:

– Каким был твой любимый цветок?

В первых страницах дневника лежала спрессованная высушенная веточка с цветками жасмина, их аромат смешался с запахом старой бумаги.

– Жасмин. – Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. – Думаю, я хранила его даже после окончания сезона. Я сушила цветы между листами бумаги, и они продолжали пахнуть даже спустя много времени.

Лицо отца как-то обвисло. Что это было? Удивление? Что-то еще? Надежда? Он действительно надеялся, что я верну свои старые воспоминания? Если так, почему сам не рассказал о них, у него ведь была такая возможность, и не раз?

– Да, ты любила жасмин даже больше, чем все диковинные лилии в нашем саду, – тихо сказал он и посмотрел куда-то вдаль.

Я позволила отцу предаться воспоминаниям, хотя мне очень хотелось тряхнуть его и спросить, что за образы возникают у него в голове.