Андреа Стюарт - Дочь костяных осколков [litres]

Лицо Ранами стало не таким суровым, как обычно. Я мог ей не нравиться, но трудно было встретить того, кому не нравился бы Мэфи.

– Он, похоже, очень к тебе привязан, – заметила Ранами. – Не волнуйся, я за ним присмотрю.

Джио ждал меня у входа. Он был в плаще с капюшоном, на боку висела кожаная сумка.

– Удачи, – сказал он.

– Удача мне ни к чему, – я небрежно махнул рукой, – а вот хитрость не помешает.

– «Хитрость» звучит иначе, и это не то, чего бы я стал тебе желать.

Пришлось постоять и подождать, пока он с помощью замазки не изменит мне форму носа.

– Это ваше сопротивление, – сказал я, – игра с неравными ставками. Вы планируете выиграть или просто хотите унизить противника в процессе игры?

– Я играю только на выигрыш. – Джио уставился мне в переносицу и надавил большим пальцем рядом с глазом. – И мы выиграем. Император заперся во дворце. Он умирает, и никто не знает, как выглядит его дочь. Как думаешь, что случится, когда он умрет? Что будет со всеми его конструкциями, которые он распространил по островам? Они потеряют управление, повстанцы с ними разберутся, и мы вернемся к нормальной жизни.

– Но вы станете восстанавливать разрушенное?

– Мы построим новое. Больше никаких Праздников десятин, никакого императора. Свободная торговля и перемещение между островами. И никаких губернаторов. Управлять будет Совет представителей островов. – Джио достал из сумки две баночки, глянул на мое лицо, потом смешал краски и намазал мне нос.

– И что будет с тобой потом? Когда вы все это устроите?

– Построю где-нибудь ферму и буду там коротать старость. Я не хочу стать императором, если ты об этом. Я всего лишь тот, кто помогает зародиться новой жизни.

Он говорил это спокойно и уверенно, как будто в тысячный раз повторял. Я всегда узнаю́ обманщика. Я узнаю его каждый раз, когда вижу свое отражение. И теперь, глядя в уцелевший глаз Джио, я словно смотрел с лодки на гладкую поверхность озера в безветренный день.

Джио выдержал мой взгляд.

– А тебе какая разница? – спросил он. – Ты – контрабандист. Тебя не заботит общество, ты живешь вне его.

Он ушел от моего вопроса и хотел заставить меня оправдываться; этот фокус мне был знаком.

– И как мы будем выбирать Совет? Все эти люди, которые ненавидят императора, которые ненавидят тех, кто ему служит, как вы объедините их ради достижения общей цели? Ты будешь зализывать их раны? И как ты собираешься это делать, если будешь сидеть на своей ферме? Сукай в свое время думали, что залечат раны, оставшиеся после Аланги.

Джио поправил мою кожаную безрукавку и оценил свою работу. Кивнул – очевидно, остался доволен.

Потом достал из сумки соломенную шляпу:

– Вот, держи. – Видно, он лучше моего умел думать на перспективу. – Ты сделаешь то, что обещал. Я могу рассказать тебе, что буду делать, поверь, я умею произносить красивые речи, но важны не речи, а дела. Ступай.

И я пошел.

Жадность способна уничтожить самые лучшие намерения. А Джио, несмотря на все его заученные речи, был точно таким же, как большинство встречавшихся мне мужчин. У него было жадное сердце. У них всех жадные сердца. Просто я не знал, чего именно он жаждет. Но это была не моя битва. Я не был одним из них и не был тем, кто глотает их ложь, как тонущий моряк глотает морскую воду.

Эмала, ради тебя, ради того, чтобы еще хотя бы раз увидеть твое лицо, я готов проглотить тысячи обманов.

Сверяясь с картой, я шел через лес к дороге, высматривал ориентиры, которые приметил еще на пути к убежищу безосколочных, но все казалось другим, не таким, как два дня назад.

Где-то в лесу завыл ягуар, я чуть не подпрыгнул от неожиданности, а когда почесал лоб, ладонь стала мокрой от пота.

Я не хотел этого признавать, но Мэфи был прав.

Одному плохо.

Но я вышел к дороге и добрался до города, еще пока полдень не наступил. По улицам бегали дети, в поисках еды рылись в кухонных отбросах, которые с вечера лежали под окнами домов. Тощие, в лохмотьях, они были похожи на озлобившихся от голода крыс. Некоторые приметили меня и поглядывали так, будто могли отобрать у меня что-то полезное, если бы напали внезапно и все вместе. Дома, на моем маленьком острове, таких больших городов не было и беспризорные дети не жили по сточным канавам. Сирот или детей, от которых отказались, быстро разбирали те, кто не мог, но хотел завести детей.

Я не раз видел, как бездомные дети жмутся друг к другу в сточных в канавах, но так и не смог к этому привыкнуть. Джио помогал людям с осколочной болезнью. Может, он и сиротам как-то помогал? Я бросил несколько монет на землю и ускорил шаг. Я не боялся, что они на меня нападут, я боялся, что могу случайно их поранить.

За спиной послышался какой-то скрип. Кто-то из сирот собирает с мостовой брошенные мной монеты? Я вспомнил слова Ранами и глянул через плечо. На улице ни души. Если за мной кто-то шел, он очень быстро скрылся. Я крепче сжал дубинку и почувствовал гудение в костях. Я был один, без Мэфи, но бояться мне было нечего. Женщина, которую Джио послал в город, шла той же дорогой, но у нее не было силы, которая была у меня. И все же я бы не был таким удачливым контрабандистом, если бы не полагался на свои инстинкты. Я нырнул в боковую улочку и смешался с компанией рыбаков, которые шли от пристаней к рынку.

– У нас хотя бы лодки есть, – сказала женщина шагавшему рядом с ней мужчине. – Если такое случится, у нас будет шанс уплыть.

Тут я догадался, что они говорят о Голове Оленя.

– Думаешь, от лодок большой толк? – отозвался мужчина. – Что, если тебя расплющит в кровати или ты не успеешь добежать до пристаней? Хотел бы я знать, отчего такое могло случиться. Разве может целый остров утонуть из-за несчастного случая на шахте?

Запах этих людей напомнил мне об отце. У одного из рыбаков кто-то из предков точно был пойером, он был пониже других и краснощекий. Просто чувствуя, что он идет рядом, я не мог не вспомнить об отце. Я бы не удивился, если бы он начал бурчать себе под нос что-нибудь о рыбе, о парусах или морской воде. Мой отец родился там, куда не могла добраться Империя, – в горах на Пойерских островах, у него не вырезали осколок, но, когда острова рискнули сблизиться с Империей, его призвало Бескрайнее море. Он любил повторять, что, увидев маму, сразу понял, что уже никогда не вернется в горы.

Мужчина ушел вперед, и иллюзия близости с отцом исчезла.

Пришлось сделать петлю и возвращаться к трактиру по собственным следам.

Время поджимало, но я не спешил. Прогулка по городу после блужданий по темным коридорам подземелья безосколочных дарила непередаваемое наслаждение. Легкий бриз щекотал шею, где-то вдалеке кричали морские птицы. Если бы Мэфи был со мной, он бы путался у меня под ногами и, издалека почуяв знакомые запахи, упрашивал бы купить чего-нибудь вкусного.