Шелби Махёрин - Кровь и мёд [litres]

Лу нетерпеливо фыркнула.

– Сейчас не время цепляться за принципы, Рид. Использовать колдовство открыто слишком опасно, но в стенах повозки – делай что потребуется. Если хоть кто-нибудь нас узнает – нам конец.

– А что делать, когда шассер придет обыскать повозку?

– На тебе парик. И бинт на лице. Возможно, ты зря волнуешься. А если все же он тебя узнает или что-то заподозрит, тебе придется его обезвредить, но так, чтобы он остался в сознании. Иначе он не сможет пропустить тебя через оцепление.

– Ни один шассер меня не пропустит, даже если я пригрожу перерезать ему глотку.

– Пропустит, если его зачаровать.

Я открыл рот, чтобы возразить – или же наконец дать тошноте волю, – но Лу как ни в чем не бывало продолжала:

– Главное – никаких сцен. Провернуть все нужно быстро и тихо. Только так мы сможем выжить.

Мой рот наполнился слюной, и я попытался сделать вдох, вцепившись в свой плечевой ремень. Встречи с братьями я не боялся. Не боялся битвы и увечий. Не боялся даже оказаться в плену, но знал, что, если шассеры задержат меня, Лу тут же вмешается, тогда они вызовут подмогу, выследят ее, и на этот раз сбежать ей не удастся.

Я не мог этого допустить.

Даже если придется использовать колдовство.

«Магия тебе не враг, Рид».

«Магия – могущественный союзник, если знать в ней меру».

– Я не стану. Не смогу, – еле выдавил я. – Кто-нибудь учует. И поймет, что мы здесь.

Лу застегнула мне пальто, скрывая из виду ремень с клинками.

– Может быть. Но на дороге полно народу. Шассеры далеко не сразу поймут, откуда исходит запах колдовства. Ты успеешь заставить зачарованного шассера пропустить тебя прежде, чем они во всем разберутся.

– Лу. – В моем голосе слышалось отчаяние, мольба, но мне это было неважно. – Слишком много всего может пойти наперекосяк…

Она быстро поцеловала меня в щеку.

– Ты справишься. А если нет, если что-нибудь и впрямь случится, просто дай шассеру в нос и беги со всех ног.

– Прекрасный план.

Лу хихикнула, но прозвучало это натянуто.

– У Коко и Анселя ведь получилось.

Они притворились молодоженами и уже успели пешим ходом проникнуть в город. Шассер, который досматривал Коко и Анселя, был из новичков, поэтому в Цезарин они пробрались без происшествий. Бо вообще не стал наряжаться в костюмы, а вместо этого нашел себе красивую молодую вдову, которая провезла его в город тайком. Она едва чувств не лишилась при виде его королевской особы. Блез и другие оборотни не стали рассказывать нам, как собирались проникнуть в город. Но судя по тому, что никакой суматохи нигде не было видно, им удалось сделать это незаметно.

Я сомневался, что нам с Лу повезет так же.

– Рид. Рид .

Я очнулся, вынырнув из пучины мыслей. Лу говорила все быстрее:

– Зачарование обычно легко происходит само собой, но если тебе потребуется узор – сосредоточься на конкретной цели. Представь, чего хочешь достичь. И помни: главное – равновесие.

– Мне в колдовстве ничто и никогда не давалось легко.

Лжец.

– Это потому, что ты переполнен ненавистью к нему и сам ставишь себе палки в колеса, – ответила Лу. – Откройся своей магии. Призови ее, прими, и все придет само. Ты готов?

Ищи нас.

Мои губы онемели.

– Нет.

Но времени на споры не оставалось. Повозка и карета почти поравнялись с нами.

Лу стиснула мою ладонь и, отведя взгляд от кареты, посмотрела на меня.

– Я знаю, между нами многое переменилось. Но я хочу, чтобы ты знал: я тебя люблю. И ничто никогда этого не изменит. И если ты сегодня умрешь, я найду тебя в загробном мире и по первое число всыплю за то, что ты меня оставил. Понятно тебе?

– Я… – слабо выговорил я.

– Вот и славно.

И на этом Лу была такова. Она вытащила из сумки книгу и бросилась к карете.

– Excusez-moi, monsieur! – крикнула она вознице, надвинув очки на нос. – Моя лошадь потеряла подкову…

Голос Лу стих в толпе, а у меня в душе разверзлась пустота.

«Я люблю тебя. И ничто никогда этого не изменит».

Черт.

Я не успел сказать ей того же в ответ.

Нарочито прихрамывая и опираясь на костыль, я направился сквозь толпу к повозке. Очередь встала намертво, и крестьянин меня не заметил – он прогонял чумазого ребенка, который швырялся камнями в его лошадь. Я постучался, потом еще раз. Ноль ответа. Я постучал громче.

– Чего надо? – Очень худая скуластая женщина с сильно выступающими зубами наконец высунулась наружу. На шее у нее висел крестик, волосы покрывал чепчик. Выходит, она из набожных. Возможно, едет в Цезарин воздать должное патриарху. У меня в груди затеплилась надежда. Возможно, эта дама в самом деле сжалится надо мной. Ведь Господь велел помогать нуждающимся.

При виде ее хмурого лица моя надежда слегка дрогнула.

– Для бродяг еды не держим, так что проваливай!

– Прошу прощения, мадам, – быстро сказал я и вцепился в дверцу, пока она ее не захлопнула. – Но мне вовсе не нужно еды. На дороге на меня напали разбойники… – Я постучал по повозке костылем в доказательство своих слов. – И продолжать путь пешим ходом я, увы, не могу. У вас в повозке не найдется места для еще одного человека?

– Нет, – рявкнула она, все еще пытаясь закрыть дверь. Ни тени сомнений или сожалений. – Не для тебе подобных. Ты ажно третий, кто за утро к нам стучит, и я тебе скажу то же, что другим сказала – мы нынче чужаков к себе не берем. Повечеру-то похороны Его Высокопреосвященства. – Женщина стиснула тонкими пальцами крестик на груди и закрыла глаза. – Да хранит Господь евойную душу. – Она приоткрыла глаза, увидела, что я все еще стою перед ней, и добавила: – Вот и катись отсюда.

Повозка медленно двинулась вперед, но я держал крепко, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. Думать как Лу. Лгать.

– Прошу вас, мадам, я ведь не ведьмак, и мне очень нужна помощь.

Она растерянно поджала морщинистые губы.

– Ясен пень, ты не ведьмак. Думаешь, я дура совсем? Не бывает никаких ведьмаков, мужики ж колдовать не умеют.

Люди, что стояли ближе всего, обернулись и уставились на нас. С удивлением и опаской.

Я выругался про себя.

– Бернадетта? – Голос крестьянина заглушил гомон толпы. Еще несколько человек обернулись к нам. – Этот парнишка тебе докучает?

Прежде чем Бернадетта успела ответить и тем самым обречь меня на неудачу, я прошипел:

– Кто презирает ближнего своего, тот грешит; а кто милосерд к бедным, тот блажен.

Она сощурилась.

– Чего-чего?

– Дающий нищему не обеднеет; а кто закрывает глаза свои от него, на том много проклятий.

– Ты что же, сопляк, Писание мне читать вздумал?

– Не отказывай в благодеянии нуждающемуся, когда рука твоя в силе сделать его.

– Бернадетта! – Крестьянин поднялся с козлов. – Ты меня слышишь? Шассера позвать?