Андрэ Нортон - Тройка мечей [сборник litres]

Сокольник приподнялся. Пламя, плясавшее у них над головами, погасло; очертания призрачного меча исчезли. Похоже, эта иная Сила отозвала свои проявления. Да, путь к свободе был открыт, но Тирта не могла им воспользоваться.

Девушка достаточно разбиралась в целительстве, чтобы понимать – у нее сломана спина, и даже если спутники смогут забрать ее отсюда – а в это она не верила, – это лишь отсрочит ее конец, а их подвергнет большей опасности. Уж лучше бы она оказалась под завалом рухнувших стен, прихватив с собой то, что она рождена была хранить.

Сокольник уже вскочил и обрывал остатки гобелена. Временами ему попадались куски подлиннее, а те, что он вытащил из-под обломков, даже казались попрочнее. Потом он разложил их на полу, и Алон кинулся помогать.

У них получилось четыре-пять слоев длиной с рост Тирты. Девушка понимала, чего они хотят, и знала, что у них ничего не получится. Но еще она понимала, что они не собираются уходить, бросив ее. Быть может, попытка переместить ее принесет быструю смерть; сейчас Тирта желала этого сильнее всего на свете.

Наконец они справились с задачей, и Нирел встал над ней. Тирта прикусила губу так сильно, что почувствовала вкус крови. Она собрала последние силы, чтобы не кричать от боли. Сокольник опустился на колени, и Тирта почувствовала, как он медленно просовывает руки ей под плечи. И на нее накатила такая волна боли, что все предыдущие страдания показались ничтожными по сравнению с нею.

– Моя… сумка… – проговорила она одними губами, и, должно быть, Алон снова услышал ее первым, потому что она увидела быстрое движение его рук. – Мешочек… с… – Ей пришлось сглотнуть, прежде чем вытолкнуть из себя последние слова. – Со знаком дракона… высыпи все… мне… в рот.

Это была последняя милость, на которую она могла надеяться. Это зелье было таким сильным, что его требовалось использовать очень осторожно. Проглотить все содержимое мешочка – все равно что призвать смерть. Пускай она придет поскорее и освободит спутников от нее.

Алон открыл пакетик, поднес к ее губам и вытряхнул сушеные листья ей в рот; они легли на язык пригоршней пыли. Тирта поперхнулась, попыталась проглотить их, подавилась, но изо всех сил старалась протолкнуть зелье в желудок. Ну да, его же используют как отвар. Тирта даже не знала, сколько времени потребуется траве, чтобы подействовать, если проглотить ее вот так, в сухом виде, но надеялась, что зелье все же сработает.

Боль не отступала, но Тирта продолжала, несмотря на терзания, заталкивать в себя листья и судорожно пытаться проглотить их. А потом мир затянуло алой пеленой – изломанное тело не выдержало, и девушка наконец-то погрузилась в благословенное ничто.

А потом она ощутила вместо тела ту свою сущность, которая прежде отваживалась проявлять себя лишь в снах и прозрениях. Избавление от боли принесло такое облегчение, что некоторое время она и думать не могла ни о чем другом. А потом пришло то, что, как давно предполагал род людской, могло лежать в конце Долгого пути – истинная свобода.

Но только она не была совсем свободна. Девушка смутно различила сквозь облегчение рывок каких-то уз. Она тут же воспротивилась. Разве гис может действовать за порогом смерти? Как могло оказаться, что она все еще в ловушке? Тирта ощутила страх, а затем и ярость, и ярость эта была подобна пламени, охватившему ее внутреннюю сущность. Нет! Она не станет отвечать никому и ничему!

Ничему, и даже этому зову.

Зову? И действительно, издалека доносился зов, требовательный и настойчивый.

А потом Тирта осознала, что она не свободна, она все еще пребывает в собственном теле. И это тело было недвижным, мертвым, а она была безнадежно заточена в нем. Боли больше не было – одно лишь безразличие. Она смотрела в небо, с которого хлестал ливень, но ее мертвое тело даже не ощущало ударов струй. Дождь заливал глаза, и потому все вокруг виделось словно сквозь туман.

Но все же она видела и слышала.

– Возьми это, глупец! Это то, что мы искали!

– Возьми и умри, да, господин? Ты же видел, что случилось с Рудиком.

– Она мертва. Ты сам колол ее мечом, чтобы проверить.

– Я тоже видел Рудика. И не желаю такого конца, господин. Тебе нужно – ты и бери эту вещь.

– Глупец! Разве не говорил я много раз – каждому своя Сила? Это не мое плетение, и, если я прикоснусь к нему, оно будет уничтожено и станет бесполезно для нас. У Таланта свои законы, и их невозможно нарушить.

– Может, зря мы застрелили того птицелюба. Он мог еще пригодиться.

– Это вряд ли. Ты же видел его оружие. Хорошо, что твой дротик попал первым, потому что меч был связан с ним и потому действовал тот же закон.

– Тогда используй мальчишку. У него оружия нет, и он…

Раздался гневный смех.

– Почему мне служат одни дураки? За что мне такие мучения? Этот мальчишка – добыча не хуже той шкатулки для побрякушек, к которой ты так боишься притронуться. Великий будет счастлив видеть его! Нет уж, бери ларец, живо! Я сдержался, потому что знаю – вы, разорители разрушенной земли, не одарены разумом и храбростью. Но мне что, принуждать тебя?

– Мой господин, не забывай: ты все еще один среди нас, несмотря на все твои рассказы о могучих Силах, которые примчатся на твой зов. А Рудик мертв, и никто из нас не желает умереть такой смертью. Есть ведь и другой…

На краткий миг воцарилось молчание.

– А может, ты не так глуп, как кажешься, Герик. Да, он все еще жив, даже после твоего любезного внимания и пылкого спора. Думаю, он еще достаточно способен шевелить руками, чтобы выполнить наш приказ. Может, он и не истинный Ястреб, но все же в нем достаточно нужной крови – если только она вся не вытекла, пока мы тут с тобой спорим. Так что, быть может, он способен исполнить требуемое. Тащи его сюда и попробуем! Мне не нравится эта буря. Здесь пахнет Силой, и она – не друг Великому.

Тирта лежала в своей мертвой оболочке и пыталась хоть что-то понять. Птичий человек – Нирел – мертв? Похоже, что да. На миг ее пронзила странная боль, но исходила эта боль не от мертвой плоти и раздробленных костей, а скорее от иной ее части. А мальчика – то есть Алона – этот «лорд» захватил в плен, чтобы преподнести какому-то более сильному творцу Зла. Но, похоже, шкатулка все еще принадлежит ей, или, по крайней мере, ее мертвое тело все еще хранит ее, и кто-то, попытавшийся забрать ларец, уже поплатился за это жизнью. Да, верно – опеку можно передать лишь по праву и лишь по доброй воле. Она это знала, – возможно, всегда знала в глубине души.

Так что же – здесь есть человек одной с ней крови? Чтобы забрать у нее хранимое даже в смерти, если таковое вообще возможно… А у нее нет Силы – она больше не может ее призвать. И снова в ней стал нарастать огонь ярости – гнева, заполняющего ее мир. Она не может отречься! Она – Ястреб, и она хранит Это!..