Андрэ Нортон - Тройка мечей [сборник litres]

Дождь по-прежнему слепил ей глаза, а она не могла ни закрыть их, ни моргнуть. Но она могла слышать, и сейчас она слышала чьи-то голоса, стоны и всхлипы боли, крики побежденного и сломленного человека. Она увидела, как к ней приближаются три силуэта, полускрытые ливнем, – двое волокли третьего. Эти двое, скорее, несли, чем вели беспомощного человека. Они швырнули его на землю рядом с Тиртой, и он пропал из ее поля зрения. Потом один из тюремщиков наклонился, схватил несчастного за волосы и снова поднял так, что Тирта его увидела, хоть и нечетко.

Представшее перед ней лицо побои превратили в маску ужаса, но заключенная в смерти часть Тирты ощутила лишь некое смутное чувство, как будто все это было столь же далеко от нее, как и беспомощность ее тела. Второй охранник схватил обмякшего, беспомощного человека и потянул вниз его обожженную, искалеченную руку, по которой текла вода. Пальцы на руке иссохли от огня. Все они, кроме двух, торчали под неестественными углами, но его руку продолжали тянуть к Тирте, и она поняла, что ее тащат к шкатулке, которая, должно быть, так и лежит у нее на груди, возможно, крепко зажатая в ее мертвых руках.

Охранник отпустил руку несчастного. Последовавший за этим крик мог исторгнуть лишь человек, страдающий от страшнейшей муки, какую только могла измыслить Тьма. Тирта увидела, как тело пленника выгнулось, едва не поднявшись на ноги в этой последней ужасающей пытке, а потом рухнуло и исчезло с ее глаз. И стало тихо, если не считать шума ливня и отдаленных раскатов грома.

– Вот видишь, господин, даже у твоего полукровки не получилось.

В ответ раздался звук, похожий скорее на яростное шипение, чем на слово. Потом тот, к которому обращались, видимо, обуздал вспыхнувший гнев.

– Ладно. Значит, загадка пока не отгадана. Заберем труп с собой, раз никто из нас не может с ней совладать. Закинь ее на грузового пони и уходим. А то кое-кто может явиться даже на сам запах Силы, а мы на спорной территории.

– Ты едешь в Эскор, господин?

– А куда еще? Собирай своих людей, Герик, и давай займемся нашим делом. А насчет щенка – я за ним присмотрю. Ее нам, по крайней мере, не придется стеречь.

– Господин, я клялся служить тебе лишь по эту сторону границы. Мы не поедем на восток.

И снова рычание.

– Только попробуй не поехать, Герик, и ты узнаешь, что твоя клятва значит куда больше, чем ты думал, давая ее. Вы поедете туда, куда я скажу и когда я пожелаю.

И снова на какое-то время стало тихо. Тирта обнаружила, что хоть она и лишена теперь физических чувств, но все равно отчетливо осознает все, что творится вокруг нее. Этот Герик не испугался, нет. Он немного побаивался того, кого называл лордом, но его острый и хитрый ум, жестокий и безжалостный, всячески изворачивался, чтобы найти путь к свободе. И возможно, наихудшим и наиболее откровенным вариантом, который приходил в голову бандиту, было убийство.

Однако пока что он готов был притворяться, будто всецело подчиняется чужой воле. Тирта услышала стук копыт по камню. Несколько мгновений спустя ее подняли; она внутренне напряглась, ожидая нового приступа боли, – нет, должно быть, она была права. Ее тело умерло, и теперь не важно, насколько грубо обращаются с ее обмякшей плотью и сломанными костями. Она ничего не ощущала, кроме того, что действительно лежит на спине у пони и что ее к этой спине привязали.

Алон не издавал ни звука. Тирта подумала: уж не бежал ли он снова в то укрытие, которое обнаружил во время нападения на ферму? Но он точно не сделался невидимым, ведь бандиты говорили о нем как о добыче, которую предстоит везти.

Отряд поехал под дождем куда-то на восток, оставив, должно быть, позади покойника. Тирта понятия не имела, что случилось со злосчастным Рудиком, но в чем она не сомневалась, так это в том, что путь сокольника завершился, как и путь того истерзанного подобия человека, которого они привели, чтобы попытаться ограбить ее.

Тирта не ощущала связавших ее веревок, и в конце концов ей удалось снова сбежать из скорлупы своей внутренней сущности и погрузиться обратно во мрак. И все же она не была свободна. Даже в смерти эта шкатулка была с ней, и Тирта начала думать, что отныне будет пребывать в виде духа, пока существует шкатулка, либо пока эта вещь не вернется к тому, кому принадлежит по праву.

Но что за женскую фигуру она видела в своем сознании – ту, которую птица называла Нинутрой? Если птица улетела из крепости за помощью, помощь не пришла. Тирта подумала: что же произошло, когда Нирел и Алон вытащили ее из разрушенной потайной комнаты? Но все это было теперь каким-то далеким и не имело для нее особого значения. Ей приходилось лишь ждать и надеяться, что ожидание не станет слишком долгим, до последней встречи, на которой раз и навсегда выяснится, может ли клятва крови выстоять против смерти, и помогут ли эти узы совладать с Тьмой.

Тирта снова подумала о той женщине – не для того, чтобы просить, это было уже не в ее власти. Если эта Нинутра была главной действующей Силой, которая привела гис в движение, то конец всему положит ее Сила, там и тогда, когда она пожелает. А потом, конечно же, придет свобода; но, возможно, хотя у нее нет больше тела, способного сражаться, впереди еще ждет последняя битва.

Возможно, время и смерть не договорились о месте встречи; а может, дело было в том, что она, даже умерев, все еще была привязана к тому миру, который знала. Тирта дрейфовала между местом, где она не знала ничего и пребывала в покое, и смутным осознанием того, что происходит вокруг. А вокруг были ливень и буря, ветер, хлещущий по земле, неистовые молнии, но все буйство непогоды не заставило отряд отступить. Даже в наихудшие моменты люди просто ехали вперед, словно в погожий день.

Соприкасаясь с внешним миром, Тирта смутно улавливала блуждающие обрывки не принадлежащих ей мыслей. Она не пыталась собрать их или обдумать, но знала, что те, что едут рядом с ней, не едины. Там были страх, гнев, мрачное раздражение – но страх преобладал. Это чувство набирало силу и устремлялось в одном направлении – к вожаку, чьи приказы отправили их в путь.

Во время одного из своих слабых соприкосновений с миром она оказалась захвачена и ошеломлена, но не смутной эманацией кого-то из тех, кто захватил ее в плен, а куда более энергичной и требовательной Силой.

– Тирта! – Ей словно крикнули в самое ухо в попытке разбудить, и сознание ее сделалось куда острее, чем за все время, прошедшее с момента схватки за шкатулку, что лежала сейчас у нее на груди. – Тирта!

Этот отыскавший ее зов придал ей сил, заставил очнуться и укрепил.

– Ты жива… – Это было скорее требование, чем вопрос. – Ты жива!

Что за глупость! И все же та ее частица, что способна была откликнуться на зов, не могла сказать, что это неправда. И Тирта задумалась: а может, то, что она не освобождена от гиса и обязана хранить доверенное, поддерживает тлеющий в ней огонек жизни?