Кэтрин Парди - Луна костяной волшебницы [litres]

Я старательно подтягиваю ногу вверх, пока наконец не нащупываю пальцами выступ. Но стоит мне перенести на него свой вес, как икру сводит судорогой. Я поднимаю вторую ногу, но ничего найти не получается. А тут и первая нога соскальзывает, из-за чего я ударяюсь коленом о стену.

– Мама! – всхлипываю я и тут же злюсь на саму себя.

Какой же слабой она меня посчитает. Мои ноги болтаются над пропастью, руки дрожат. А сил терпеть больше не осталось.

– Аилесса!

Я резко вскидываю голову. Голос матери звучит очень тихо. И из-за того что катакомбы поглощают звук, трудно сказать, близко она или далеко.

– Я здесь, внизу! – не раздумывая, отзываюсь я.

Но ей не обязательно видеть или слышать меня, чтобы понять, где я нахожусь. У нее все еще остались зубы ската-хвостокола и череп гигантской вечерницы. Когда Бастьен отвлекся, она вытащила его из своей короны. Благодаря этим двум костям благодати мама владеет шестым чувством и эхолокацией. Даже не видя ничего, она сможет меня отыскать. Главное, продержаться до этого времени.

Руки покрывает испарина. И хватка слабеет. Я старательно сжимаю пальцы. Элара, помоги мне.

И тут перед глазами появляется серебристая дымка. А затем собирается в силуэт.

Призрачный, прозрачный. В нем виднеются распахнутые крылья.

Серебристая сова. Та, что я мельком видела в потайной комнате.

Сова кричит, и я чувствую прилив сил.

– Я здесь! – доносится до меня крик матери.

Я вздрагиваю. Сова исчезает. Как и вновь обретенные силы. У меня перехватывает дыхание, а произошедшее не укладывается в голове. Что это было?

– Аилесса!

Я бросаю взгляд на противоположную стену пропасти. Пыль оседает, и я вижу, как мама проворно спускается вниз. Видимо, при взрыве ее отбросило назад, на ту сторону туннеля.

Она сжимает в руках веревку – оторванный трос от подъемного блока. И уже вытянула его на всю длину.

– Я раскачаюсь и перепрыгну к тебе.

Я киваю, стараясь успокоить дыхание. Мои мучения почти закончилась.

Оттолкнувшись от стены, она пролетает пять метров, разделяющих нас. И даже успевает рукой коснутся скалы, но из-за сбившейся веревки она оказывается далеко от меня. Она даже не успевает зацепиться за скалу, как инерция отбрасывает ее назад. Мама предпринимает еще одну попытку, но на половине пути ее тело внезапно изгибается. И мимо со свистом пролетает стрела.

– Осторожно! – кричу я.

Видимо, наверху засела Жюли с луком.

Но, кажется, это нисколько не обеспокоило маму. Она цепляется за скалу на противоположной стороне пропасти, ожидая, когда Жюли перестанет стрелять. К тому же девушка явно отправляет стрелы вслепую, так что у мамы есть преимущество. Она чувствует летящие стрелы.

– Поторопись, – молю я, чувствуя, как тело дрожит от напряжения.

Кажется, что если я провишу так еще пару секунд, то переломаю пальцы.

Сверху сыплются куски известняка. И еще одна часть туннеля обваливается. Мама отползает в сторону и с невероятной ловкостью карабкается по стене, благодаря силам от черепа летучей мыши. Она не ждет, пока камнепад прекратится. А снова бросается ко мне, пользуясь им, как прикрытием. Сердце переполняют чувства. Раз она так рискует собой, то, значит, любит меня.

В этот раз ей удается оказаться неподалеку от меня и схватиться за выступающий камень. Сейчас нас разделяет меньше метра, но ее талия на уровне моей головы, а длина веревки не позволяет спуститься ниже. Я могла бы дотянуться до ее ноги, если бы мои руки не стягивала веревка.

Она осматривает практически гладкую стену рядом со мной. Но там не за что ухватиться.

– Нужно высвободить твои руки.

– Но как?

Выступ, за который я цепляюсь, недостаточно острый, чтобы перерезать веревку.

– У меня есть маленький нож. Я брошу его тебе.

– Но я не могу отпустить руки, чтобы поймать его.

– Найди какой-нибудь выступ, чтобы распределить вес. А затем раскрой одну из ладоней.

Сердце бешено бьется в груди. Кровь застилает глаза. Но я стараюсь не поддаваться панике. Я вновь упираюсь ногами в скалу, пытаясь отыскать опору. Но ничего не нахожу. Из последних сил я подтягиваюсь немного вверх, и мое правое колено ударяется о выступающий камень. Я поднимаю ногу чуть выше и пытаюсь поймать равновесие в этом положении. Оно шаткое, но зато удается слегка ослабить давление на руки.

– Готово, – говорю я, чувствуя, как пот стекает по лицу.

Сжав веревку в одной руке, она вытаскивает тонкий нож из скрытого разреза на платье.

– На счет «три».

Я киваю, молясь, чтобы мне удалось схватить рукоять.

Она медленно втягивает воздух, концентрируясь на моих руках.

– Один, два, три.

И бросает клинок. Я прижимаюсь к скале и раскрываю одну из ладоней. А затем хватаюсь за рукоять.

Мать совершила отличный бросок, но веревка стягивает мои руки слишком сильно. И нож выскальзывает из ладони, царапая кожу. А затем скрывается в темноте.

Еще три стрелы летят в нашу сторону. Я вновь цепляюсь за выступ. Одна из стрел едва не задевает мне голову, прежде чем отскочить от стены.

Пальцы скользят по камню, но я из последних сил цепляюсь за него.

– Мама! – всхлипываю я.

Ее глаза наполняются болью. И она отрицательно качает головой, говоря таким образом, что не знает, как мне помочь. Ее веревка дергается, и мама спускается сантиметров на тридцать ниже, прежде чем ей удается вновь зацепиться.

– Они перерезают веревку, – посмотрев вверх, говорит она.

Я чувствую, как кровь отливает от моего лица. Мама может перепрыгнуть пропасть благодаря благодати летучей мыши, но у нее нет крыльев, чтобы вылететь из нее. Как она спасется сама? Или я?

Мы пристально смотрим друг на друга. И мир замирает на краткое мгновение. Я не могу дышать, не могу думать. Мы обе упадем и умрем. Но затем выражение лица матери меняется. Едва заметно дергается подбородок. А в глазах мелькает раскаяние. Не будь я ее дочерью, то могла бы этого не заметить.

– Костяная флейта, – настойчиво говорит она. – Он отдал ее тебе?

– Что?

Ее веревка опускается еще немного ниже.

– Бастьен сказал, что отдаст мне тебя и флейту. Она… у… тебя ?

Сердце пропускает удар. Нет, оно теперь вообще вряд ли начнет биться снова. Какая же я дура. Она не любит меня. А пришла лишь за флейтой.

– Нет, – шепчу я. – Они сломали ее.

Я чуть не призналась в этом еще тогда, когда она впервые упомянула о ней в туннеле, несмотря на нож Бастьена, приставленный к моему горлу. Но побоялась, что она не согласится на обмен ради меня. И оказалась права.

Одива рычит от разочарования, что совершенно на нее не похоже.

– Я не позволю тебе забрать ее, слышишь? – кричит она в пропасть.

Веревка опускается в третий раз. И наши взгляды встречаются. Ее глаза сияют. Но трудно сказать, от гнева или печали.