Линси Миллер - Что мы пожираем [litres]

– Замолчи, – сказала я, останавливаясь у черты, которую мелом нарисовала Карлоу. – Я не буду тебя открывать.

– А может, это я хочу открыть тебя , – голос Двери стал мягче. Я услышала знакомую хрипотцу – и у меня защемило сердце. Я не могла вспомнить этот голос, но я его узнала.

Дверь снова скрипнула. Она словно насмехалась над моей болью.

– Отдай мне своего благотворца, и я закроюсь. Лорена, я так давно не пробовала на вкус Благих.

Услышав, как мое имя произнес этот голос, я почувствовала, как мое сердце пронзает болью и тоской.

– Никогда.

Мой благотворец свернулся рядом со мной – защитная тяжесть на моих плечах.

– Даже понимая, что так ты сможешь всех спасти? – спросил голос, и дверь в комнату больной растянулась, как улыбка с закрытым ртом.

Я вздрогнула. Но я знаю себя. Мои творцы – мои самые старые друзья. Мои единственные друзья.

Они знали, какой я могу быть эгоистичной.

– Ты все равно не выполнишь эту сделку, – сказала я. – Я не доверяю тому, что скрывается за моим худшим страхом. Покажи зубы или перестань лаять.

Невидимая рука схватила меня за подбородок. Другая схватила меня за плечо. Палец, слишком длинный, чтобы принадлежать смертному, грубо нажал мне на небо, открывая мой рот. Я попыталась отбиться, но мои руки прошли сквозь воздух, словно там ничего не было. Дверь меня не отпускала. Она открыла мой рот еще шире. Я поцарапала свое лицо – но на нем не было чужих рук.

– Думаешь, ты сможешь что-то мне сделать? Я всегда с тобой, где бы ты ни была, – сказала Дверь голосом моей матери, проводя кончиками пальцев по моим зубам. – Я могла бы вырвать этих творцев из твоей души, насытиться Благим и вернуть то, что смертные украли у Грешных.

Мои творцы скулили внутри меня. Я не могла придумать молитву, не могла придумать, как противостоять Двери. Я – ничто. У меня нет такой силы, как у нее.

Мой грехотворец взвыл, и я оцепенела.

– Ой, кто это у нас прячется, – сказала Дверь, дергая меня за задние зубы, – грехоосененная.

Но я – наследие тех, кто пировал.

«Покажем ей, кто мы».

Я сильно стиснула зубы и упала на пол. То, что я откусила, осталось у меня во рту. Я отползла назад и раскусила то, что по ощущениям было похоже на старую кость, а на запах – на удар молнии. Дверь в комнату моей матери захлопнулась. Мои творцы развернулись и повисли между нами. Я сглотнула.

– Ты ничего от меня не получишь, – сказала я, вытирая рот, слизывая остатки Двери с пальцев. – Особенно – моих творцев.

Мой благотворец заворковал. Я отшатнулась и прижалась к стене пещеры. Единственным свидетельством того, что сделала Дверь, были пять дыр в плече моего пальто и тяжесть в животе. Мой грехотворец рябью пробежал по моим рукам и пощипал их – по ощущениям я словно пыталась пробраться через паутину.

– Чего вы хотите? – прошептала я. – Вам нужна жертва?

Они действовали сами по себе. Они защитили меня.

Я закрыла глаза и подумала о доме. Осень, цветы календулы, оранжевые, как луна охотника, лепестки гортензии, синие, как капли дождя и фиолетовые, как полночное небо… Яркие пятна на фоне старого дерева. До боли знакомый гобелен.

«Мое первое воспоминание о доме. Возьмите его и честно ответьте на мои вопросы».

– Вы здесь? – прошептала я. – Вы меня понимаете?

Я почувствовала, как моей кожи касается прохладный ночной ветерок, и как волосы у меня на ушах встали дыбом. Я сделала вдох. Что-то коснулось моего подбородка – и каким-то образом я поняла, что это мой благотворец. Мой грехотворец коснулся моей макушки. Они двигали моей головой вверх и вниз.

Воспоминание о доме осталось.

– Почему? – спросила я.

На тыльной стороне моей руки появились бледно-розовые царапины, по линиям потекла кровь.

«Мы».

– Ну конечно, «мы». Я никогда вас не оставлю.

Они снова заставили меня кивнуть.

Я шмыгнула носом и провела большим пальцем по царапинам.

– И вы никогда меня не оставите.

Я осталась в пещере и наблюдала за Дверью. Она больше не разговаривала со мной и не пыталась меня обмануть. И, кажется, она стала бледнее. Дерево двери, которую она имитировала, выгорело на солнце, а в правом верхнем углу появилась зарубка. Мои творцы настороженно рыскали вокруг меня. Я заставляла себя оставаться начеку, меня трясло – и я не вставала, пока не услышала приближающиеся шаги Алистера.

Он вошел в пещеру, бросил взгляд на Дверь, опустил очки со лба на нос, оглядел меня и кивнул.

– Ты в порядке? – спросил он.

Он все еще старался держаться от меня на расстоянии и не прикасался ко мне.

Я жестом показала ему, чтобы он подошел ко мне и потерла воротник его пальто. Дверь могла заставить нас видеть и слышать вещи, которые не были реальными, но она не могла изменить осязание.

– Все хорошо, – я потерла его пальто между пальцами и отступила назад. – Дверь играла со мной раньше. Много времени осталось до жертвоприношения?

– Нет, – он промычал и откинул голову. – Что-то случилось? Твой грехотворец… взволнован.

– Да, – сказала я и провела пальцами по губам. В животе у меня заурчало. – Я не хочу об этом говорить.

– Хорошо. Пока ты утверждаешь, что с тобой все в порядке, – он поднял было руку, словно хотел коснуться меня, но одернул ее. – Пойдем. Я покажу тебе, где встать.

Суд над жертвой состоялся сегодня утром. Он во всем сознался, был признан виновным благоосененным суда и советом. У него не было семьи, поэтому наблюдать за казнью пришли пэр и советник. Надеюсь, когда члены суда и совета увидят Дверь, они будут поддерживать Алистера дольше. Нам нужно больше времени на исследования Двери.

Я все сильнее боялась, что она откроется, вне зависимости от того, что мы ей предложим и что сделаем.

Мимо меня вихрем промчалась Карра Шервилл. Я услышала шорох ее голубой шелковой рубашки и почувствовала едва заметный аромат ее духов. Рубашка была с глубоким вырезом, чтобы продемонстрировать вырезанный у нее на груди знак Порядка. Он был маленьким и аккуратным – и был так непохож на большой неряшливый знак на груди Карлоу, что я уставилась на нее, потому что этого не могла сделать она.

В пещеру вошли еще люди – трое из них были пэрами, которых я не знала. У каждого на груди был знак. Алистер старался не подходить к женщине, на груди которой были красные чернила Хаоса. Я бросила взгляд на зеленый знак Жизни на груди женщины, стоявшей рядом со мной. Она пришла последней. Шервилл не поклонилась ей, только склонила голову. Получается, она – член совета.

Здесь было по одному осененному со знаком каждого бога – два советника и три пэра. Учитывая, как мало грехоосененных, и что двуосененный был всего один, пэр с белым знаком Смерти должен был быть единственным в своем роде. Гиацинта Уирслейн мертва – связан ли с ним хоть кто-то?