Бернхард Хеннен - Белая королева [litres]

– Это мне тоже запрещает клятва.

Она звякнула инструментами на приставном столике.

– Ты делал то, к чему сейчас принуждаешь меня. И ты знаешь, что рано или поздно каждый начинает говорить. Сейчас я возьму клещи и вырву крайнюю фалангу твоего мизинца. Затем я прижгу рану кислотой, чтобы ты не потерял много крови.

– Раскаленные добела клещи сработали бы лучше. – Джакобо постарался, чтобы в его голосе прозвучало презрение.

– Боюсь, придется отказаться от этой идеи. Дело в том, что у тебя в камине погас огонь.

Он ощутил, как холодные щипцы коснулись его мизинца.

– К старости я стал куда хуже чувствовать свое тело…

Металл сомкнулся, и Джакобо понял, что чувствует куда больше, чем ему хотелось бы. Старик охнул. Фаланга пальца упала на пол. На рану капнули кислотой, и у Джакобо слезы выступили на глазах.

– Знаешь, девонька, в какой-то момент я могу не сдержаться и закричать, – признался Джакобо. – Тогда сюда прибегут соседи и помешают нашей беседе. Боюсь, от этого репутация Хранительниц в народе может несколько пострадать.

– Я бы этого не опасалась. – Судя по голосу, Ира ухмыльнулась. – Ты слышишь шаги?

И действительно, под окнами раздавалась тяжелая мерная поступь множества людей. Послышались удивленные окрики.

– Солдаты ордена Черного Орла займут этот дом. Как и остальные дома на этой улице. Можешь не сдерживаться. Никто не услышит твоих криков, старик.

Снаружи раздался стук латных перчаток в двери домов.

– Может быть, я и закричу, – упрямо ответил Джакобо. – Но тайны не сорвутся с моего языка. Они умрут вместе со мной.

– А вот это, я полагаю, уже вымысел, – с жутковатой уверенностью заявила Ира.

– Просыпайся! Праздность – мать всех пороков, сынок.

Милан вскинулся ото сна и, заспанный, всмотрелся в полумрак шатра. Джулиано уже убрал постель и ушел. Вместо него явился Нандус.

– Одевайся. Мы с тобой отправимся на переговоры с повстанцами. Уверен, там мы повстречаем и твое творение.

Милан сел. В груди больно кольнуло – рана от стрелы еще не до конца зажила.

– Мое творение?

– А ты предпочел бы, чтобы я называл ее нежитью? Я знаю, что ты сделал. И мне это кажется омерзительным. Возможно, ты оправдываешь себя тем, что поступил так из любви. Но мне кажется, все обстоит иначе. Если дорогой тебе человек умер, ты не станешь тревожить покой мертвого. А ты лишил герцогиню Меч Роз этого покоя. И изменил ее сущность. Восставшая из мертвых Фелиция сводится к твоим представлениям о ней.

– Это мы еще посмотрим, – с вызовом бросил Милан, смерив отца ледяным взглядом.

Тот спокойно посмотрел на сына. Впрочем, Нандус казался невероятно уставшим. Узкое аскетичное лицо посерело, под глазами пролегли темные круги, морщины вокруг тонкогубого рта стали еще глубже, седые волосы липли ко лбу. Даже доспех казался потрепанным, кое-где подернулся ржавчиной.

Впрочем, в последнее время постоянно лил дождь, и было бы настоящим чудом, если бы Нандусу удалось сохранить блеск доспеха. Тем не менее в эти дни любые чудеса возможны, подумалось Милану.

– Правда то, что о тебе болтают? – без обиняков спросил Нандус.

Милан натянул штаны.

– Мне кажется, обо мне много всего болтают. О чем именно ты спрашиваешь?

– Об убийствах! – вспылил верховный священник. – Ты действительно явился к этому глупцу Николо Тримини и убил его?

Милан посмотрел на пустой ночной горшок, стоявший у его кровати. Чего его отец хотел добиться? Времена, когда Милан мог бы прислушаться к его словам, безвозвратно миновали. Это произошло в тот день, когда Нандус сжег Фелицию заживо на Площади Героев.

Встав перед горшком, Милан облегчился.

– Все было не столь пафосно, как об этом говорят. – Он стоял к отцу спиной. – Николо и его прихвостни подохли в козьем хлеву. Твой дружок Родриго Аполита закопал их окаменевшие тела там же, под слоем козьего дерьма. – Милан цинично хохотнул. – Думаю, такая могила Николо и в кошмарных снах не снилась. Но он заслужил такой конец, этот ублюдок.

Застегнув штаны, Милан обернулся. И Нандус влепил ему хлесткую пощечину.

– Я не воспитывал тебя убийцей! – напустился на него отец.

Милан и бровью не повел, хотя острая боль вновь пронзила рану.

– Разве не очевидно, что ты заблуждаешься? Помнишь, как ты приказал казнить тех портовых воришек? Разве это не было убийство? Ты обвинил их в том, что они украли серебряный диск. А ведь ты прекрасно знал, что они ничего не воровали из твоего октагона. Я считаю, что это можно назвать убийством, отец!

– Ты не понимаешь… – мягко начал Нандус.

Милан ненавидел этот его тон. Отец словно говорил с несмышленым ребенком.

– Я не понимаю? Вот как? Все ради высшего блага, да? Но, может, я тоже заботился о высшем благе. Этот подонок убил тысячи ни в чем не повинных людей. Он собирался уничтожить весь народ Швертвальда – кого-то убить, кого-то продать в рабство. Разве ты не верховный священник всех жителей Цилии, отец? Где ты был? Что ты сделал, чтобы защитить жителей Швертвальда? Или ты получаешь долю прибыли от этого грязного дельца, занимающегося работорговлей?

На этот раз Милан был готов к пощечине. Его рука взметнулась – и перехватила запястье отца в пяди от своей щеки. Пальцы сжались в железной хватке. Милан и сам удивился тому, сколько в нем теперь силы. А ведь он собирался только остановить удар. Без каких-либо усилий он отвел руку отца вниз.

На мгновение Нандус опешил. Он хотел что-то сказать, но с губ не слетело ни звука, хотя рот открывался и закрывался.

– Времена, когда ты мог выпороть меня розгами, прошли, – с холодным удовлетворением заметил Милан.

Нандус наконец-то пришел в себя. Изумление в его глазах сменилось гневом.

– Было бы хорошо, если бы минули и те времена, когда тебя нужно было наказывать за непродуманные поступки. Николо Тримини был самым влиятельным патрицием Ферранты. Городской совет потребует расплаты за твое преступление. И вопрос не в том, явятся ли они за тобой, а когда именно это произойдет.

– Думаешь? Ты не слышал историй, которые рассказывают обо мне в лагере? Никто не придет меня арестовывать. Они трясутся от страха, стоит мне только взглянуть в их сторону.

Отец презрительно поморщился:

– Гордыня тебе не к лицу, сын. Эти торгаши жаждут мести. А вымысел о тебе не защитит твою спину от арбалетного болта.

С этим поспорить было трудно. Милан промолчал. Отец был прав, он действительно изменился, и в последнее время эти перемены ему не нравились.

– Жду тебя снаружи. – Нандус приподнял полог, и в шатер хлынули холодный воздух и сырость.