Кэролайн О’Донохью - Все наши скрытые таланты

На краю улицы я вижу, как из автобуса выходит Ро с гитарой на плече.

– Привет! – улыбается он мне. – Слава Богу. Поможешь мне донести вещи до дома. С моими-то ранами даже и половину этого поднимать нельзя.

– Не могу, Ро. Не могу вернуться к вам. Не заставляй меня.

– А что случилось?

– Лили изменилась, Ро.

– Знаю, – вздыхает он. – Но, наверное, этого и следовало ожидать. Мы же… мы же не знаем, через что ей довелось пройти. Трудно сочувствовать при этом.

– А что, если Домохозяйка использует ее, Ро? Я посмотрела ей в глаза и… и это не Лили. Это говорила Домохозяйка.

– И что это значит? Ты же победила Домохозяйку, Мэйв. Она ушла.

– Так ли? Лили теперь даже не человек… Так, оболочка какая-то…

– Почему? Почему ты так говоришь?

Я вздыхаю, вспоминая жесткий, непрощающий взгляд огромных глаз Лили.

– Ну… она таким тоном говорила со мной.

– О боже, Мэйв.

– Тебя там не было, Ро. Ты не понимаешь.

– Присядь, Мэйв.

Я оглядываюсь по сторонам. Присесть некуда, кроме низкой стены вдоль соседского сада, поэтому я сажусь на нее. Ро кладет гитару на тротуар, садится на корточки и целует меня в губы. Очень долго.

– Господи, – шепчу я, когда он наконец отстраняется. – А это еще зачем?

– Чтобы ты не разозлилась на меня, когда я скажу кое-что.

Он глубоко вздыхает и садится на стену рядом со мной.

– Лили не обязана прощать тебя.

– Что?

– Я понимаю, что ты сделала. Понимаю все. Как и Фиона. Но Лили не обязана понимать это. Она может ненавидеть тебя сколько ей угодно.

– Но… – хватаясь за его слова, словно за обжигающий руки канат. – Но я столько всего сделала ради нее. Стала ведьмой. Воткнула нож себе в руку.

– Она ничего этого не видела, – пожимает он плечами. – Это для нее ничего не значит.

– Но она знает! Я рассказала ей! И ты рассказал! Разве нет?

– Я ей все рассказал. Вообще-то мы теперь, – он замолкает, подбирая слова, – теперь мы ближе, чем раньше.

– Бессмыслица какая-то, – раздраженно вставляю я.

– При всем уважении, она тебе не сестра. Только я и Лили знаем, что происходит между мною и Лили. И мы оба…

Он замолкает.

– Что?

– Мы оба понимаем, каково это, жить не в том теле, в каком хочется. Обещаю тебе не писать плохих песен на эту тему, но теперь Лили всегда будет частью моей жизни. Мы не собираемся повторять ошибку – закрываться друг от друга и предполагать, что другой поживает просто прекрасно. Так что это значит…

– Что? Что это значит?

– Это значит, что вы с Фионой должны смириться с этим.

При этих его словах по всему моему телу распространяется пучок теплого света. Подобный тому, окружавшему Фиону, когда я смотрела, как луна светит сквозь нее, свет серебристого оттенка. Я тут же понимаю, что этот свет исходит от Ро и что я могу ухватиться за него, как за сброшенную с вертолета веревочную лестницу. Еще до того, как у меня появляется возможность заговорить, я понимаю, что свет – это мысль, и это его мысль.

Надеюсь, она любит меня как раз настолько, чтобы попытаться .

– Мэйв? Ты слышала, что я сказал? Думаю, для Лили очень важно, чтобы была группа, в которую она могла бы погрузиться. Группа, вроде нашей.

– Значит, ты хочешь, чтобы Лили тусовалась с нами, но одновременно считаешь, что это нормально – что она меня ненавидит.

– Я просто говорю, что ей нужно дать время. Ты сможешь дать ей время? Время на исцеление, время на то, чтобы вы как-то поладили друг с другом, что там еще. Тогда мы будем… не знаю… нас будет четверо.

– Ага, – ворчу я. – Земля, Воздух, Огонь, Вода.

– Да, Земля, Воздух, Огонь и Вода.

– Точно.

Я кладу голову ему на плечо и размышляю о том, насколько легче была бы жизнь, если бы я не влюбилась в Ро О’Каллахана.

Но насколько же скучной!

Мы с Фионой подходим к реке, и она снова начинает жаловаться:

– Почему мне не достался такой дар, который действительно пригодился бы? Ну, например, чтобы я могла запоминать огромные монологи или танцевать как балерина, или что еще. А не это .

Фиона до сих пор еще не привыкла к своему новому статусу целительницы. Может, даже никогда не привыкнет. И дело не в том, что она равнодушна к окружающим. Вообще-то в ней побольше сострадания, чем во многих других людях. Но ей приходится сталкиваться с тем, что мы с Ро никогда до конца не поймем. Нам не приходится сражаться со стереотипами, утверждающими, что ты должна быть девочкой, умеющей накладывать жгуты на раны.

– Мне хочется только одного, что есть у тебя, – заявила она однажды. – Право быть эгоистичной.

– Да, Фи, но тогда бы ты не спасла нам жизнь.

– А каким боком это связано с моей карьерой?

– Но я же иду на твою новую пьесу, мисс Штучка.

– Как скажешь, – говорит она, поправляя холщовую сумку с сэндвичами.

Постановка «Отелло» прошла успешно, хотя и было всего три представления. Теперь она играет молодую медсестру в какой-то пьесе про налеты на Лондон во время Второй мировой войны.

– Кстати, Мэйв, – вдруг усмехается она. – Я задумала число.

– Опять?

– Да ладно. Тебе же нужно практиковаться.

Я на мгновение закрываю глаза и мысленно нащупываю исходящий от Фионы свет.

– Ты думаешь не о числе, – наконец говорю я. – Ты думаешь о том, не станут ли тебя постоянно приглашать на роли молоденьких медсестер и будут ли к тебе когда-нибудь относиться серьезно.

– Вот блин.

Телепатия так никуда и не пропала. Странно даже называть ее таким словом, потому что это совсем не так, как показывают в фильмах. Там это изображают, как будто на человека со всех сторон наваливаются миллионы голосов и звуков. Для меня это вовсе не звуки и не голоса. Это свет. Разноцветные цветовые пучки, за которые я хватаюсь и по которым следую, пока, словно турист, не окажусь в сознании другого человека. Для этого требуется время. Требуется сосредоточенность. И это совершенно выматывает.

Через несколько дней после ритуала мы с Фионой отправились в лавку «Прорицание», чтобы сообщить Фионуале о том, что с нами все в порядке. Разговор был не из легких, потому что она то приходила в ярость от того, что мы ее не послушались, то со слезами на глазах радовалась, что с нами не случилось того, что случилось с Хэвен. Она заварила нам чай из ромашки, и мы обстоятельно рассказали ей о наших дарах. О даре целительства, о потоке света, о том, как затягиваются раны под пальцами Фионы.

– Ритуал преобразил вас. Вы заглянули за завесу, – вздохнула Фионуала с легкой ноткой зависти в голосе. – И вы изменились навсегда.

Ро с Лили уже сидят на берегу Бега на расстеленном на траве одеяле и о чем-то оживленно говорят. Мы долго ждали, когда же после ритуала проявятся их способности. И под конец сдались. Мы с Фионой не раз говорили о том, что, наверное, мы единственные получили какие-то дары, а для О’Каллаханов выжить – это уже само по себе дар. Но потом кое-что все-таки произошло.