Девин Мэдсон - Мы оседлаем бурю [litres]

Министр Гадокой нагнулся и поднял свиток с почтением, как драгоценное дитя, потом выпрямился и надломил блестящую печать. Воск с хрустом треснул, Гадокой развернул пергамент и откашлялся.

– Ну, так что? Что там говорится? – поторопил его губернатор Дох. – Не держите нас в напряжении.

Мое сердце трепыхалось как мотылек. Безумием было даже надеяться, безумием было…

– Тут говорится: «Я, император Кин Ц’ай Первый, настоящим представляю империи мою дочь и наследницу, императрицу Мико Ц’ай Первую. С благословения богов она принесет присягу и будет править мудро, на благо Кисии и ее народа».

Я не могла сдержать хлынувшие из глаз слезы и всхлипнула, наконец-то расслабившись. Императрица. Императрица Мико Ц’ай. Гадокой все-таки это сделал. Он поверил в меня и совершил немыслимое перед этими людьми и в такое время. Министр Гадокой улыбнулся и протянул свиток мне.

– Да здравствует императрица Мико Ц’ай!

Светлейший Батита выхватил завещание из его руки.

– Нет. Нет. Я знаю, что вы делаете, не думайте, что я ничего не понимаю. Вы с ней в сговоре. Что она вам предложила за эту фальшивку?

– Эй, вы! – рявкнул генерал Варин. – Вы обвиняете министра Гадокоя, а не какого-нибудь мелкого секретаришку.

– Кузен скорее отдал бы империю чилтейцам, чем Отако. И не вздумай называть себя Ц’ай, девчонка, мы все знаем правду. Ты и твой брат – бастарды Катаси Отако и должны были умереть вместе с ним. Отако – это гниль, которую нужно вычистить из…

– Да как вы смеете? Отако создали эту империю. Создали все, на чем вы сейчас стоите и чем якобы гордитесь. Преступления моего отца нельзя ни простить, ни забыть, но неверные решения одного человека не должны пятнать весь императорский род, у любого из нас в одном волоске больше достоинства и чести, чем во всем вашем эгоистичном теле.

Я зашла слишком далеко и понимала это. Он поднял руку. Я напряглась, но Батита так и не ударил.

– Стража!

Императорские гвардейцы всегда находились где-то поблизости, и как только эти слова сорвались с его губ, в коридоре послышался топот бегущих ног.

– Арестуйте принцессу Мико. Она обвиняется в том, что скрыла смерть его императорского величества и подделала его завещание, объявив себя наследницей Алого трона. Арестуйте министра Гадокоя, ее пособника.

Меня схватили за руки. Вокруг послышались возмущенные крики, но, хотя я ожидала, что Мансин за меня заступится, он не сказал ни слова. Потому что он командовал всеми солдатами империи, кроме императорской гвардии.

– Его превосходительство никогда бы…

– Я не подделывал документы, это возмутительно и…

– И что Гадокой мог выиграть, совершив измену?

– Хватит! – заревел Батита. – Принц Дзай – единственный кровный сын императора Кина, а значит, и его наследник. Никакие фальшивки этого не изменят. Генерал Китадо, уведите их обоих, пока я не решу, каким будет наказание.

– Да, ваша светлость.

Приказы были отданы, и я не смела посмотреть ни на Мансина, ни на Гадокоя, я смотрела только на Батиту, чье лицо вспыхнуло свирепым ликованием, когда меня поволокли прочь.

Из своих покоев во внутреннем дворце я слышала бой траурных барабанов, и весь город пришел в движение от смеси горя и радости, отмечавшей кончину одного императора и коронацию другого.

Ая весь день паковала мои вещи для поездки в Ц’ай. Канцлер Горо пришел рассказать о решении совета – освобождение от наказания в обмен на замужество – и, хотя он, похоже, не винил меня за подлог, я не услышала от него слов сочувствия.

– Сегодня вечером вы должны склониться и присягнуть регенту его величества, как и все остальные.

Он стоял на пороге, не решаясь ни войти, ни выйти.

Я не ответила, и он все-таки вышел. И только тогда, оказавшись в полном одиночестве, я послала Аю с последним поручением. Она поморщилась от страха и замешательства, но кивнула, поклонилась и заверила, что все сделает. Как только она ушла, я начала одеваться.

Для аудиенции с императором или регентом были установлены строгие правила относительно одежды. Платья в пол, даже летом, и только верхнее платье может быть цветным. Деревянные сандалии обязательны для всех придворных и даже слуг, чтобы они не смогли подойти незаметно.

По таким случаям матушка всегда одевала меня в золото, в надежде что сверкающая элегантность золотого шелка отвлечет внимание от недостатков фигуры и квадратной челюсти. На этот раз я не надела золотистое платье. Я натянула штаны и рубаху, кожаную безрукавку, кольчугу и императорский плащ – форму генерала, которую мне дали в лагере Дзикуко. Собрав волосы в простой узел на затылке, я стала больше похожа на солдата, чем на принцессу, и улыбнулась своему отражению – впервые за много лет.

Вернувшись после выполнения задания, Ая охнула.

– Ваше высочество, вы не можете идти в тронный зал в мужской одежде. Канцлер велит меня выпороть за то, что я это допустила.

– Этого не будет. Просто скажи ему, что я тебя отослала и не позволила меня одевать. Ты принесла?

Горничная съежилась и протянула мне почерневший лук, который забрали из моей комнаты императорские гвардейцы, с провисшей тетивой и покореженный. Я взяла лук, и от прикосновения к нему у меня екнуло сердце. Он был весь пропитан гневом. И силой. Властью.

Под мечущимся взглядом Аи я подтянула тетиву и достала спрятанный под грязной одеждой колчан. Никаких мечей за поясом, никаких скрытых кинжалов, только отцовский лук за спиной.

– Теперь я готова, – сказала я, в последний раз взглянув на себя в зеркало.

– Вам нужно что-нибудь еще, ваше высочество?

– Нет, Ая, останься здесь и распакуй мои вещи. Я не еду в Ц’ай.

Она с бесстрастным видом поклонилась. Интересно, догадалась ли она, что я задумала? Она поклонилась почти до земли, и я поняла, что она знает.

Когда на землю опустился вечер, к моей двери подошли два солдата, чтобы меня сопроводить. Они оглядели меня с головы до пят, с пучка на макушке до доспехов и пояса-оби, который на сей раз я завязала правильно, и наконец их взгляды остановились на Хацукое.

– Лук, – сказал один гвардеец, протягивая руку. – Будет лучше, если его понесу я.

На них не было ни алых плащей, ни поясов императорской гвардии. Это были простые солдаты. И подчинялись Мансину. С колотящимся сердцем я отдала лук.

После смерти императора жизнь во дворце закипела, и в святая святых внутреннего дворца бурлила суматоха, как в старые добрые времена. Со всего города собрались аристократы и богатые купцы, чтобы присягнуть в верности новому императору, а точнее, его регенту.

– Ваше высочество! – воскликнул канцлер Горо, когда мы подошли к открытым дверям тронного зала. – Вы не можете войти в такой одежде!