Девин Мэдсон - Мы оседлаем бурю [litres]

– Могу и войду, – ответила я, и мои стражи двинулись дальше, почти не сбившись с ритма.

С каждым шагом к огромным дверям сердце билось все быстрее. Потому что в зале сидел Батита – в дальнем конце, на троне перед собравшейся толпой. Повсюду стояли гвардейцы, напряженные и вечно настороже, охраняя пустое пространство между Плитой смирения и сидящим на Алом троне регентом нового императора Кисии.

– Ваше высочество! – повторил за моей спиной канцлер, но слова прозвучали уже тише по мере того, как я от него удалялась, а может, их просто заглушил стук моего сердца.

Два моих стража прокладывали путь через толпу и не остановились, пока мы не дошли до Плиты смирения. Министр Гадокой, тоже в сопровождении солдат, только что выпрямился после поклона. Светлейший Батита злобно уставился на меня с трона.

– Очень впечатляет, малы…

– Молчите! – сказала я, и мой голос вознесся до самых балок крыши. – Император Кин объявил наследника. Смиритесь и уйдите с трона.

С его лица отхлынули все краски.

– Да как ты смеешь…

– Нет, как вы смели арестовать министра Гадокоя, самого преданного и совестливого слугу империи, только потому, что не могли смириться с правдой. Уходите.

Батита переводил взгляд с набившей зал толпы на императорских гвардейцев, стоящих между нами.

– Принцесса безумна. Уведите ее.

Мои стражи не пошевелились. Я стояла рядом с ними, не сводя глаз с Батиты, хотя в ушах стоял гул.

– Светлейший Батита Ц’ай, в наказание за ложное обвинение невиновного и за попытку оспорить права законной наследницы императора Кина, наместницы богов на Алом троне, вы приговариваетесь к смерти.

Я взяла отцовский лук из рук солдата и приложила стрелу к тетиве.

Кто-то вскрикнул, но я не сводила глаз с регента нового императора, одетого в императорское платье, как будто он был вовсе не регентом.

Снова послышался крик. Возникла какая-то суета. Люди вокруг меня расступились. Скрип тетивы мимо уха прозвучал самой прекрасной музыкой, а потом стрела полетела на крыльях молча. У него не было времени пошевелиться. Он успел лишь распахнуть в страхе глаза. Стрела и вошла прямо в глаз. Батиту откинуло на спинку трона и пришпилило к алому лакированному дереву, когда стрела вышла у него из затылка.

Два моих солдата проводили меня к помосту, и там, под взглядом сотен внимательных глаз и в полной тишине, я оказалась лицом к лицу с врагом. Схватившись за древко, я выдернула стрелу, забрызгав камни кровью и мозгами. Тело Батиты осело. Обеими руками я схватила его за одежду и приподняла мертвое тело, чтобы стащить его с трона. Он упал головой на пол, и череп раскололся как яйцо, так что потекли остатки мозгов.

Поправив свой плащ, я села, отцовский лук торчал за моей спиной, как, наверное, когда-то торчал за спиной отца. Только я не была его сыном. Я была его дочерью.

– Я – императрица Мико Ц’ай. – Мои слова прозвенели, поднявшись к толстым балкам на потолке. Теперь это была игра, спектакль для этих людей, которые расскажут своим детям и детям своих детей, пока эта сцена не запечатлится в их сердцах навеки. – Император Кин назначил меня своей наследницей, но я также внучка императора Лана, потомок великого лорда Гая Отако. Я не сбегу, когда враг у ворот. Я поскачу сражаться с ним на поле боя и покажу, что делает Кисия с теми, кто хочет захватить нашу землю.

– Да здравствует императрица Мико, законная наследница императора Кина Ц’ая! – выкрикнул стоящий передо мной министр Гадокой.

Солдаты, которые сопровождали меня к трону, склонились первыми. За ними последовали остальные придворные. Затем слуги и их господа, пока крик «Да здравствует императрица Мико!» не раскатился по всему залу, а стоящий в сторонке министр Мансин с мрачной улыбкой кивнул.

Кассандра

Моя камера была холодной и воняла, как мокрая шерсть, я сидела со скованными руками, сжавшись в углу. Ночь ушла, сквозь решетки пробивались лучи дневного света. Над захваченным чилтейцами Коем поднималось солнце, точно так же, как всегда вставало над Коем кисийским.

Лео только что вышел. Он был мертв, ему отрезали голову. Тем не менее он ушел, держа свою треклятую голову в собственной треклятой руке.

За стеной замка, в городе, Она переодела мертвого командира гвардейцев в простой халат горожанина. Это останавливало чилтейцев от убийства и без того мертвого человека, но не уберегло тело от разложения.

Живот свело болью, и я снова прислонилась к сырой стене, откинув голову.

Прикрыв глаза, я словно во сне оказалась внутри призрачной чайной. У меня было время все рассмотреть – Она уже несколько часов сидела там за чайным столиком, не в силах или не в состоянии сдвинуться с места. Принесли чай. Чай был выпит. Чай унесли. Очевидно, у гвардейца оставалось несколько монет, потому что Ее пока не вышвырнули из чайной.

Она то и дело оборачивалась, неуклюже и медленно, чтобы поглядеть на ворота. Они оставались открытыми, а город жил своей жизнью, как будто власть не сменилась. Правда, всюду были солдаты Чилтея. Они группами кружили возле ворот и досматривали всех входящих и выходящих. Обыскивали мешки, седельные сумки и телеги, требовали плату.

Она снова повернулась к чайному столику, и я больше не видела надвратной башни.

То проваливаясь в дремоту, то просыпаясь, я смотрела, как чайная чашка из мира снов поднималась и опускалась, наполнялась снова и снова, и в конце концов ее унесли. А Она стала чаще оборачиваться и смотреть на ворота. Проверяла подвижность ног. Наблюдала, как входят и удаляются посетители. Я не слышала ни одной ее мысли, только гул разговоров вокруг.

В полусне я гадала, как долго меня собираются держать взаперти. Я же выполнила заказанную иеромонахом работу, что доказывало мертвое тело Лео, пусть и без головы. Глава церкви выслушал мою сбивчивую историю без единого проблеска удивления, я увидела лишь досаду да на краткий миг – страх. Самый могущественный человек Чилтея косился через плечо на каждую тень, словно ожидая увидеть призрака.

Она снова смотрела на ворота. Постукивала по столу. Считала себе под нос. Шестнадцать солдат – это много.

Она поднесла к лицу руку, сжала и разжала кулак. Мизинец совсем не двигался. А когда Она опустила руку, все пальцы кроме мизинца обвились вокруг рукояти кинжала. Девушка принесла чашку со свежим чаем.

– Прошу, ваша милость. – Она поклонилась, опуская чашку на стол. – Не желаете еще чего-нибудь?

Ее взгляд остановился на горле служанки, а пальцы перехватили кинжал поудобнее. Запертая в собственном теле вдали от Нее , я ничего не могла поделать, только молча смотреть и молить не делать того, что явно было у Нее на уме.