Андрэ Нортон - Колдовской мир [сборник litres]

Я не решался соскочить с него из опасения сломать шею. «Куда и зачем уносит он меня?» – спрашивал я себя, мучимый мыслью о том, что все это, случившееся по моей глупости, неминуемо навлечет беду на сестру и брата.

«Они воспользуются мною как приманкой для Каттеи и Кемока, – подумал я. – А кстати, кто это – они? Кто они, правители этой страны, и что им от нас надо?» Я не сомневался, что Сила, которая распоряжалась мною, была по своей природе губительной – вроде той, которая действовала на меня там, в лабиринте. Однако в этот раз мне следовало воздержаться от призывов о помощи.

Промчавшись через равнину, мы влетели в какой-то диковинный лес: здесь росли деревья, покрытые не зеленой, а совсем прозрачной пепельной листвой. Их стволы и ветви были серые и как бы высохшие. Лес, словно смрадом, был пропитан флюидами зла.

Через него вела мощеная дорога. Копыта жеребца грохотали по ней так, будто он был подкован. Теперь он бежал почему-то не прямо, а петляя, и у меня вовсе пропало желание соскочить с него. Мне казалось, что сама земля источает здесь смертельный яд.

Лес кончился. Конь продолжал галопом нести меня по дороге. Впереди показались стены и башни города… По мере нашего приближения к нему все явственнее ощущалось, что в городе витает тлетворный дух и людей в нем нет. С каждым мгновением во мне росла уверенность, что, оказавшись в его стенах, я перестану существовать как Килан Трегарт.

Мчась навстречу своей гибели, я думал о сестре и брате, которых невольно предал, и во мне вскипала ярость. «Нельзя больше оставаться послушным злой Силе! – сказал я себе. – Я должен немедля сразиться с ней!»

Собрав всю свою волю, я воспротивился тому, что несло меня навстречу смерти. Конь чуть сбавил бег и свернул с дороги. В ответ на мой выпад притягивавшая меня злая Сила еще неодолимей стала действовать на меня – как магнит на стальные опилки. Конь продолжал бежать в сторону города. Я понимал, что обречен, но старался не впадать в панику, намереваясь сопротивляться до конца. Что-то, как вспышка, мелькнуло в небе, и я присмотрелся. Большая птица парила над нами, ее крылья переливались зеленоватым светом. Фланнан? Тот самый, что прилетал на островок? Что ему здесь нужно?

Внезапно птица ринулась вниз, прямо на нас. Жеребец вильнул в сторону и заржал рассерженно, но не сбавил бега. Снова и снова птица бросалась на нас, вынуждая коня изменить направление, пока он не повернул на север, в сторону холмов, поросших лесом – но зеленым, а не пепельно-серым.

Фланнан неотрывно летел над нами, следя за тем, чтобы конь не сворачивал с пути. Во мне затеплилась искорка надежды. Фланнан оказал мне добрую услугу, и хотелось верить, что он будет и впредь моим союзником и проводником в этой насыщенной пагубной Силой стране.

Мне пришло в голову позвать себе в помощники еще какое-нибудь доброе существо, пользуясь чувством мысленного контакта, который так легко устанавливался между мной и сестрой или братом. Но из этого ничего не вышло, и я оставил попытки из опасения навлечь беду на них самих. Я надеялся, что им пока ничто не угрожает.

Мы пронеслись по холмам, покрытым лесом, и теперь преодолевали склоны каких-то гор. Они не были так сильно иссечены изломами и складками, как горы, через которые мы пришли в эту страну, но все же бугров и впадин было предостаточно. Здесь нельзя было мчаться во весь опор. Я снова попытался мысленно коснуться разума жеребца и уловил, что он полностью подчинен одному только приказу: бежать и бежать, и мне не удалось освободить его от этого внушения.

Бешеная скачка кончилась, когда мы, перевалив хребет, оказались на тропе, идущей по краю обрыва. В мгновение ока я распрощался со всеми своими надеждами, ибо фланнан, в очередной раз бросившись на нас с небес, испугал коня и тот спрыгнул с тропы – в пропасть…

В жизни каждого человека бывают моменты, когда он начинает задумываться над тем, что такое смерть. Быть может, и противоестественно думать об этом, когда ты молод, но если ты – воин, ты постоянно ощущаешь дыхание смерти, ибо она скрывается за каждым взмахом вражеского меча. Воину не избежать размышлений о том, что происходит с человеком, когда перед ним раскрываются последние врата.

Один верит, что за теми вратами он продолжит свое существование. Но в ином мире, где ему будет воздано за добро и зло, сотворенное им при жизни. Другой считает, что со смертью душа навсегда погружается в сон и растворяется в небытии.

Я и не подозревал, что расставание с жизнью – это долгая и невообразимая мука. Мир по ту сторону жизни оказался состоящим из одной лишь боли. Боль стала сутью моего посмертного бытия. Тела больше не существовало, я превратился в пламя, пожиравшее само себя.

Но я не остался по ту сторону врат. Ко мне вернулось ощущение того, что я все еще во плоти, вернулась способность видеть. Надо мной было небо – голубое небо, к какому я привык при жизни. На его фоне я различил ветку дерева – сломанную и размочаленную на конце… Но невыносимая боль во всем теле туманила сознание и мгновениями ослепляла настолько, что я не видел ни неба, ни дерева с размочаленным суком.

Затем в отупевшем от боли мозгу мелькнула догадка: я испытываю все эти муки потому, что еще жив; и мне придется страдать до тех пор, пока смерть не избавит меня от них. Я закрыл глаза и, собрав остатки воли, стал призывать смерть.

Через некоторое время почувствовав, что боль притупилась, я открыл глаза, полагая, что смерть и в самом деле близка, поскольку не раз видел, как умирали люди, и знал, что в состоянии предсмертной агонии всякая боль пропадает. На ветке теперь сидела птица – не фланнан, а обычная птица яркой голубовато-зеленой окраски – и поглядывала на меня. Заметив, что и я за ней наблюдаю, она подняла голову и испустила громкий и долгий призывный крик. Я подумал: «Неужто такая красивая птица питается мертвечиной, как те зловещие черные грифы, что летают над полями сражений?»

Я по-прежнему испытывал боль во всем теле, но она стала терпимей. Я попытался повернуть голову, но мышцы не слушались меня, они словно омертвели. Небо, ветка дерева, сидящая на ней птица – к этому сводился сейчас мой мир, и оставалось утешаться тем, что небо было голубым, птица – сказочно красивой, а боль – терпимой…

«Выходит, я могу не только видеть, раз услышал, как кричала сидящая надо мной птица», – подумал я и тут же уловил еще какой-то звук… Стук копыт! «Что это – черный жеребец? – удивился я. – Ну уж теперь-то он не сможет заманить меня к себе на спину. Хотя, похоже, я слишком дорогой ценой избежал ловушки». Стук копыт прекратился, вместо него послышались какие-то шорохи. Я не стал к ним прислушиваться, меня ничто уже не волновало. Ничто…