Андрэ Нортон - Колдовской мир [сборник litres]

Передо мной возникло женское лицо.

Где найти слова, чтобы описать сон? Мне грезилось существо, сотканное из тумана. Какой светлый лик! Таких не встретишь в жизни…

Внезапно меня снова пронзила резкая, невыносимая боль. Я закричал, и крик эхом отдался в моем мозгу. Что-то прохладное коснулось моего лба, я перестал ощущать боль и провалился в небытие…

Передышка была недолгой, ко мне вернулось сознание. В этот раз я не увидел ни сломанной ветки, ни птицы, ни призрачного лика – лишь голубое небо. Но боль по-прежнему оставалась со мной, вспыхивала то здесь, то там – в разных местах моего разбитого тела, которое, казалось, кто-то подвергал новым, совсем бессмысленным пыткам.

Я стонал и просил моего мучителя оставить меня в покое, но он был глух к моим мольбам. Мне приподняли голову и что-то подложили под нее. Я открыл глаза, чтобы разглядеть тех, кто так безжалостно издевался надо мной.

Картина, которая мне открылась, была дрожащей и размытой – скорее всего, из-за помутнения в глазах. Сначала я увидел свое тело – если то, что предстало моему затуманенному взору, можно было так назвать. Разум отказывался осмыслить кровавое зрелище. Большая часть ран была уже залеплена какой-то грязью красноватого цвета, оставшиеся обрабатывались таким же способом. Мне было трудно в полуобморочном состоянии разглядеть тех, кто возился со мной, но я пришел к заключению, что это были какие-то звери. Двое из них таскали в передних лапах комья красноватой глины и нашлепывали ее на мои неподвижные конечности. Вместе с ними суетился еще один зверь, покрытый чешуей, ярко поблескивающей на солнце. Четвертое существо, которое с большой осторожностью накладывало первый слой грязи на мои раны, было похоже… на фею!

Ее очертания были зыбки и переменчивы, она казалась то призраком, то существом во плоти, и я не понимал, чем объясняется эта переменчивость: то ли нарушением моего восприятия, то ли свойством ее естества. Но в одном я почему-то не сомневался: она желала мне добра.

Неведомые звери трудились сосредоточенно и расторопно, замазывая и залепляя мои раны и переломы. Было непохоже, что они готовят мое тело к захоронению, но их поведение говорило о том, что они занимаются делом важным и тонким.

Ни одно из этих созданий ни разу не взглянуло на меня. Они делали вид, будто и не подозревают, что я наблюдаю за их действиями. Это начало меня беспокоить – я задался вопросом: вижу ли я все наяву, или это всего лишь вызванная болью галлюцинация?

Но вот мне положили последний ком глины под подбородок, и фея, возглавлявшая эту странную компанию, нагнулась надо мной и, разгладив пальцами глину, посмотрела мне в глаза. И поразительно – даже на таком расстоянии я не мог сделать никакого заключения о ее облике, настолько он был изменчив. В какой-то момент мне казалось, что ее волосы – темные, лицо – чуть продолговатое, глаза – вполне определенного цвета, но спустя мгновение волосы оказывались русыми, глаза – совсем другого цвета, линия подбородка – тоже иной. Этот калейдоскоп лиц, принадлежащих одной и той же женщине, так ошеломил меня, что я поневоле закрыл глаза.

Потом я почувствовал на лбу ее руку и услышал, как фея тихо запела, – так моя сестра напевала свои заклинания. От ее руки исходил успокаивающий холодок, который распространялся по всему моему телу. Боли утихли, и у меня появилось ощущение, будто я освободился от своего тела и существую вне пространства и времени – в каком-то ином мире.

В этом мире я без слов общался с бесплотными существами, занятыми чем-то недоступным моему пониманию, но я почему-то знал, что в их занятии есть какой-то тайный смысл. Дважды я возвращался в свое тело и, открыв глаза, видел перед собой женское лицо – каждый раз незнакомое. И в первый раз я видел его на фоне лунной ночи, а во второй – на фоне дневной голубизны и облаков.

Каждый раз, ощутив на себе мой взгляд, фея касалась меня рукой и тихо пела, а я вновь покидал и свое тело, и этот мир, смутно сознавая, что ищу не смерти, но жизненного обновления.

Пробудившись в третий раз, я почувствовал, что возле меня никого нет. Мой ум был ясен – каким не был с того утра, когда мне довелось связаться с проклятым жеребцом. Я по-прежнему лежал с приподнятой головой, что давало мне возможность осмотреть глиняный саркофаг, в который было замуровано мое тело. Глина высохла и затвердела на солнце. Никто больше не держал рук у меня на лбу и не пел заклинаний. Это обеспокоило меня, и я попытался повернуть голову, чтобы разобраться, где же я нахожусь.

Слева от себя я увидел крутой и круглый, как стенка чаши, склон. У его подошвы бурлила пузырями большая лужа грязи – того же красноватого цвета, что и глина, которой я был обмазан. Над ней струйками подымался пар. Я медленно повернул голову направо и обнаружил почти ту же картину: такой же склон и под ним такая же лужа, только грязь в ней была погуще и пыхала, как забродившее тесто.

Среди этого бульканья и пыханья я вдруг различил какой-то вой, в котором слышалось столько боли, что во мне едва не пробудились недавние переживания. Какой-то зверь показался на кромке котловины и заскользил по ее склону. Он выгибал спину дугой, его движения были скованными и угловатыми, и я понял, что зверь сильно покалечен.

Это был снежный барс! Его густая шерсть была обагрена кровью, а на боку зияла рана – такая глубокая, что я заметил в ней белизну оголившегося ребра. Жалобно скуля, он полз по направлению к ближайшей луже грязи. Собрав остатки сил, зверь погрузился в лужу раненым боком и затих. Его морда была обращена ко мне. Барс больше не скулил, и я бы решил, что он мертв, если бы не было заметно, как он дышит.

Несмотря на то что моя голова была приподнята, обзор был ограничен. Я разглядел еще несколько луж в этой впадине и возле некоторых – холмики грязи, которые могли свидетельствовать о других страдальцах, приползших сюда со своими болячками.

Я вдруг осознал, что боли, которые терзали меня, исчезли. У меня не было желания ни двигаться, ни ломать сковывавшую меня глиняную корку. Я чувствовал приятную истому и удивительную легкость во всем теле.

На высохшей грязи вокруг виднелось множество вмятин; они остались и в глине, наложенной на меня. Я попытался разглядеть следы получше. Мне хотелось знать, было ли то явью, или я видел сон, будто лежу в грязи, весь истерзанный и окровавленный, а двое мохнатых существ и одно – покрытое чешуей заляпывают меня глиной, послушные многоликой фее… О ней самой свидетельствовал лишь четко обозначившийся отпечаток руки прямо над моим сердцем.

Тонкие пальцы, узкая ладонь – это был след, оставленный рукой человека, а не лапой зверя или рептилии.